Александр Невзоров - Происхождение личности и интеллекта человека

Г. Шеперд хотя и призывал к «здоровому скептицизму» в вопросах поиска «нервного субстрата различных форм поведения» и констатировал, что «история исследований в этой области полна неудач и разочарований», тем не менее, на страницах своего итогового академического труда формулировал с предельной отчетливостью, что «центральные системы можно определить как совокупность клеток и нейронных сетей, выполняющих функции, необходимые для координированного поведения организма в целом. Как следует из этого определения, центральные системы не взаимодействуют непосредственно с окружающей средой. Но хотя они не являются составной частью сенсорных или двигательных систем, некоторые элементы последних могут относиться также и к центральным системам» (Shepherd G. Neurobiology, 1983).

Даже в этой краткой цитате легко заметить понимание Г. Шепердом неизбежности наличия центральной интегрирующей структуры мозга (у Г. Шеперда — «структур»). Специфичность школы, к которой принадлежал Г. Шеперд (а он был не нейрофизиологом, а нейробиологом), провоцировала поиск этой «центральной структуры» не в функциях древнейших формаций мозга, а исключительно в действиях нейроэндокринных механизмов этих формаций.

Свои взгляды Г. Шеперд базировал на исследовании аденогипофиза Дж. Харриса «Нервная регуляция гипофиза» (1955), на работах по нейроэндокринным клеткам гипоталамуса Л. Рено (Renaud L, 1977) и на изысканиях X. Костерлица и Р. Хьюза (1975) в области эндорфинов и эн кефали нов.

Necessario notare, что «нейроэндокринная версия» как гипотеза так и не состоялась. Экспериментальные, да и теоретические изыскания не позволили (в результате) хоть как-то соотнести наличие «центральных систем» с ролью эндорфинов, энкефалинов, гамма- аминомасляной кислоты, серотонина et cetera.

(При этом, естественно, остается несомненной важность влияния се- ротонинергической, норадренергической и других нейроэндокринных систем на общую работу мозга.)

Этот пример я привел исключительно в качестве иллюстрации того, что вне зависимости от принадлежности к той или иной школе нейрофизиологии при понимании основных принципов работы и истории развития мозга поиск интегрирующей его силы неизбежен.

Для нас, в нашем исследовании, не является принципиально важным, где именно (или в чем именно), в структурах, процессах, пептидах, гормонах, кислотах et cetera, концентрируется и «обитает» это интегрирующее начало. Позволим себе еще более «еретическое» утверждение: даже если будущие открытия «переместят» центрэн- цефалическое начало из ретикулярной формации, exempli causa, в базальные ганглии или в механизм влияния глицина, по сути исследуемого нами вопроса ничего не изменится.

Для нас важен лишь момент признания наличия такого начала, а уж с дислокацией и принципом проявления пусть разбираются будущие поколения нейрофизиологов, если сомнения в верности ретикулярной теории станут обоснованными и обретут доказательную базу. (Тема нашего исследования позволяет работать в первую очередь с принципами, а не только с терминами и механизмами.)

Ergo, пока для такого «перемещения» нет никаких оснований, мы оставляем в качестве основного инструмента теорию Пенфилда и пользуемся принятой в ней терминологией.

Если из мира терминов нейрофизиологии вновь переместиться в область приблизительных понятий, то именно к этому «центральному координирующему и интегрирующему механизму мозга» вполне может быть применимо несколько размытое понятие «личность».

(Я употребляю его исключительно для того, чтобы не обращаться постоянно к прекрасной, но очень яркой формулировке Шеррингтона — «биологическая индивидуальность».)

В прошлой главе «личность» рассматривалась нами исключительно как неизбежная потребность и способность биологического существа самоидентифицироваться и выстроить свое поведение в мире в соответствии с этой самоидентификацией.

Сейчас, вероятно, придется согласиться с тем, что ее реальные функции значительно объемнее и шире, чем простое «самосознание», что «persona» — это функция столь древняя, всевластная, глобальная и первоочередная, что все происходящее в головном мозге свершается для нее и во имя нее, а она использует структуры мозга как инструменты, чтобы определять судьбу организма и его роль.

Тут, конечно, настораживает почти неуловимый, но все же присутствующий «душок сверхъестественности». Впрочем, «душок» легко «отбить», просто признав размытое понятие «persona» литературнобытовым псевдонимом нейрофизиологического термина — formatio reticularis. Данная гипотеза может считаться естественным логическим продолжением всех представлений о ретикулярной формации, но она не согласуется стеорией А. Уорда, «разместившего» «личность» в 24-ом поле, а это уже лимбическая система (Ward A. The Cingular Gyrus: Area 24, 1948), и с представлениями Папеца, по которым «личность и эмоции» локализованы в третьем желудочке (PapezJ. A Proposed Mechanism of Emotion, 1937). Это противоречие не может считаться решающим фактором, но упоминания, без сомнения, достойно.

Этот вывод создает иллюзию «открытия огромных перспектив постижения природы человека через эволюционную историю мозга», но, увы, это перспективы, преимущественно, для догадок, мало уместных в данном исследовании. Более того, «природа homo», не имеющая никаких принципиальных отличий от природы любого другого животного, никак не может рассчитывать на особое место в этой истории.

Единственное, о чем можно говорить с уверенностью, так это о том, что «управление» демонстрирует жесткую зависимость от данных сознания и результатов «адресации» к гиппокампальной базе; так как вся последовательность поведенческих актов, автором которых, вероятно, является т.н. личность, глубоко и прочно адаптирована к той реальности, в которой она находится в настоящую минуту.

Глубокая архаичность «личности», ее возраст, насчитывающий как минимум 500 миллионов лет, сегодня порождает отнюдь не носоглоточный рев и щелканье челюстями, а удивительную точность адаптации, адекватность предложенным условиям среды и правилам всевозможных межличностных или социальных игр.

(Как мы знаем, «игры» «живут» только в очень узком диапазоне особых искусственных обстоятельств, а при их разрушении или повреждении — изменяются, нарушаются или вообще аннулируются. Важным фактором является и постоянная потребность всякой «личности» в нарушении правил этих игр. Потребность обусловлена перманентным противоречием правил и агрессий, но это отдельный разговор, опять- таки находящийся вне темы данного исследования.)

Примечательна равнозначность, с которой «личность» на протяжении этих 500 миллионов лет моделирует любое адекватное поведение, без различий его отношения к «добру» или «злу», тем самым категорично выводя эти категории за пределы хоть сколько-нибудь существенных факторов развития жизни.