Кэролайн Криадо Перес - Невидимые женщины [Почему мы живем в мире, удобном только для мужчин. Неравноправие, основанное на данных] [litres]

В докладе, подготовленном для Fawcett Society, указывается, что в девяти местных советах Англии и Уэльса по-прежнему работают исключительно мужчины, и только 33 % местных советов возглавляют женщины. Лишь каждый третий член местного совета в Англии – женщина, причем за два десятилетия доля женщин выросла всего на пять процентных пунктов. Все шесть новых избранных мэров городов – мужчины (на последних выборах в Ливерпуле ни одна из ведущих партий даже не выставляла кандидатуры женщин), и всего 12 % членов советов в областях, где проходили выборы, – женщины.

Доклад, подготовленный для Fawcett Society, – единственный источник данных, потому что государство их не собирает. Если благотворительная организация вдруг перестанет это делать, отслеживать динамику будет невозможно. При этом отказ разрешить использование полностью женских коротких списков на выборах в местные советы и выборах мэров городов правительство объясняет «недостаточностью доказательной базы» [1208] https://www.gov.uk/government/uploads/system/uploads/attachment_data/file/642904/Government_Response_-_Women_in_the_House_of_Commons.pdf . . Учитывая также отказ принять главную рекомендацию Комитета по делам женщин и равноправию – заставить партии собирать и публиковать данные о половой и этнической принадлежности кандидатов («возложив на них соответствующие обязательства, закрепленные в законе»), – это объяснение ставит тех, кто хотел бы, чтобы британская демократия меньше страдала от «мужского перекоса», не в самое выгодное положение.

Три из шести рекомендаций, содержащихся в докладе Комитета по делам женщин и равноправию, касались введения квот, и неудивительно, что они были отклонены: британское правительство традиционно сопротивляется подобным мерам, считая их недемократичными. Но мировой опыт говорит о том, что политические гендерные квоты вовсе не ведут к чудовищному засилью некомпетентных женщин в органах власти [1209] Diana Z. O’Brien and Johanna Rickne (2016), ‘Gender Quotas and Women’s Political Leadership’, American Political Science Review , 110:1 (February 2016), 112–26. . Как показывают результаты исследований Лондонской школы экономики и политических наук, политические гендерные квоты, как и трудовые квоты, не только не ведут к этому, но, если уж на то пошло, «повышают уровень компетентности представителей политического класса в целом». А если так, то гендерные квоты не более чем инструмент, смягчающий скрытый «мужской перекос», и именно нынешняя политическая система является недемократичной.

Форма гендерной квоты, применяемая в той или иной стране, зависит от избирательной системы. В Великобритании от каждого из 650 избирательных округов в парламент избирается один депутат. Побеждает кандидат, набравший простое большинство голосов. При мажоритарной системе единственным возможным инструментом смягчения «мужского перекоса» являются полностью женские короткие списки.

В Швеции проводится голосование по партийным спискам. От каждого округа избирается несколько депутатов, количество которых устанавливается по принципу пропорционального представительства. Каждая партия формирует список кандидатов по каждому избирательному округу, при этом кандидаты перечисляются в порядке предпочтения. Чем больше голосов получает партия, тем больше кандидатов из списка будут представлять избирательный округ. Чем ниже кандидат стоит в списке, тем меньше у него шансов пройти в парламент.

В 1971 г. доля женщин в парламенте Швеции составляла всего 14 % [1210] https://blogs.eui.eu/genderquotas/wp-content/uploads/sites/24/2015/03/Executive-summary-Sweden-Freidenvall1.pdf . . Социал-демократическая рабочая партия Швеции (СДРПШ) решила устранить эту несправедливость. Сначала в 1972 г. она рекомендовала включать в списки своих кандидатов «больше женщин» [1211] Там же. . В 1978 г. был сделан следующий шаг: количество женщин в списке кандидатов теперь должно было быть пропорционально количеству женщин – членов партии. В 1987 г. была установлена минимальная доля женщин в списках – 40 %. Ни одна из этих мер не оказала существенного влияния на количество избранных депутатов-женщин: их доля в списке кандидатов могла составлять 50 %, но если все женщины располагались внизу списка, у них практически не было шансов пройти в парламент.

Поэтому в 1993 г. СДРПШ ввела так называемую чередующуюся квоту. Составлялись два списка: кандидатов-мужчин и кандидатов-женщин. Затем составлялся общий список, в котором кандидаты из обоих списков строго чередовались. После выборов 1994 г. представительство женщин – членов партии в парламенте Швеции резко возросло: на восемь процентных пунктов [1212] http://www.europarl.europa.eu/RegData/etudes/note/join/2013/493011/IPOL-FEMM_NT(2013)493011_EN.pdf . , и с тех пор никогда не опускалась ниже 40 % [1213] https://blogs.eui.eu/genderquotas/wp-content/uploads/sites/24/2015/03/Executive-summary-Sweden-Freidenvall1.pdf . (хотя доля женщин в общем количестве шведских парламентариев снижалась, поскольку граждане страны все чаще голосовали за правые партии, не использующие гендерные квоты).

Сравните этот опыт с опытом Южной Кореи, наглядно показывающий, что такая, казалось бы, никак не связанная с гендерной проблематикой вещь, как избирательная система, на самом деле серьезно влияет на политическое представительство женщин. В Южной Корее действует смешанная избирательная система: около 18 % депутатов парламента избираются по партийным спискам по принципу пропорционального представительства [1214] Yoon, J. and Shin, K. (2015), ‘Mixed effects of legislative quotas in South Korea’, Politics & Gender , 11:1, 186–95. , а остальные – как в Великобритании, то есть простым большинством голосов по одномандатным округам. Гендерные квоты используются в обоих случаях.

Когда на выборах 2004 г. гендерная квота для депутатов, избираемых по принципу пропорционального представительства, была увеличена с 30 до 50 %, доля женщин в южнокорейском парламенте увеличилась более чем вдвое. Звучит впечатляюще, но следует учитывать, что рост происходил с очень низкой базы, потому что если на выборах по принципу пропорционального представительства квоты более или менее работали, то в одномандатных округах дело обстояло иначе. Предполагалось, что доля избранных кандидатов-женщин будет составлять 30 %, однако на выборах 2016 г. в одномандатных округах она составила всего 7 % по партии «Сэнури» и 10 % по Совместной демократической партии. Если бы гендерные квоты работали одинаково эффективно на выборах во всех округах, доля женщин в парламенте Южной Кореи могла бы достичь 33,6 %. Но в настоящее время она составляет 15,7 %.

Причины разной эффективности гендерных квот на выборах по принципу пропорционального представительства и в одномандатных округах понять нетрудно. В этой игре кто-то побеждает, а кто-то проигрывает [1215] O’Brien and Rickne (2016). . Победитель получает все. И хотя на макроуровне полностью женские короткие списки в обоих случаях способствуют восстановлению справедливости, на микроуровне они, естественно, уже не кажутся справедливыми – особенно конкретным мужчинам, которым не позволили даже конкурировать с женщинами.