Мортимер Адлер - Искусство говорить и слушать

ПЕРВАЯ СРЕДА (третье заседание)

Алексис де Токвиль «Демократия в Америке», 1835

Теодор Рузвельт «Новый национализм», 1910

«Платформа прогрессистской партии», 1912

Второй день дискуссии перетекает в третий, и мы обнаруживаем, что в 1910 году Теодор Рузвельт говорит то же, что Генри Джордж сказал в 1879 году, а Тауни говорил в Англии двадцать лет спустя: нищета, создающая пропасть между богатыми и бедными, мешает бедным влиять на общественные дела, хотя они имеют равные с богатыми избирательные и политические права. Послушаем, что говорил Рузвельт.

«Ни один человек не может быть хорошим гражданином, если не получает зарплату, достаточную для обеспечения достойной жизни, и если рабочий день недостаточно короток для того, чтобы после работы у человека оставались время и энергия для участия в делах управления общиной, для возможности взять на себя часть бремени такого управления. Мы мешаем многим людям стать достойными гражданами, так как создаем для них невыносимые условия жизни».

Однако проблема, с которой мы здесь сталкиваемся, не имеет простого решения, как становится ясно из чтения труда Алексиса де Токвиля. Действительно, по мере того как мы одолеваем это отнюдь не простое чтение, начиная понимать основополагающие взгляды Токвиля на демократию, мы одновременно с ужасом осознаем проблему, с которой неизбежно сталкиваемся.

Мы переходим от Тауни к Токвилю. Мы начинаем глубже понимать, чем руководствуется Тауни в своей защите идеала равенства. Мы теперь видим: идеал, которого он добивался, есть бесклассовое общество, в котором ко всем людям относятся одинаково, независимо от случайности происхождения, обладания собственностью, рода занятий и других обстоятельств, которые могут разделить людей на непримиримые социальные или экономические классы. Хотя Токвиль нигде не употребляет термин «бесклассовое общество», мы довольно скоро убеждаемся в том, что его концепция демократии, в которой достигнуто всеобщее равенство условий — социальных, экономических и политических, — есть концепция подлинно бесклассового общества.

Осознав это, мы одновременно понимаем утверждения Токвиля о том, что такой направляемый Божественным Провидением вид демократии, или равенства условий, какой ему удалось наблюдать в Америке 1835 года, будет распространяться все дальше и дальше, до тех пор пока не охватит весь мир, заменив старый порядок господства аристократии, неравенства и особых привилегий. Но тот же Токвиль, пророчествуя возвышение значимости демократических институтов в делах человеческих, преисполнен самых мрачных предчувствий относительно того, что триумф демократии может сопровождаться уничтожением свободы. Коротко говоря, он солидарен с позицией Калхауна, утверждавшего: индивидуальная свобода несовместима с равенством условий. В одном из самых красноречивых пассажей о сути свободы и равенства он пишет:

«Думаю, что демократические сообщества естественным образом тяготеют к свободе; будучи предоставлены самим себе, они будут искать свободы, лелеять ее и сожалеть о ее недостатке. Но те же сообщества буквально пылают страстью к равенству, эта страсть ненасытна, неугасима и непобедима; демократические общества взывают к равенству в свободе, и если эта мечта оказывается недостижимой, то они взывают к равенству в рабстве. Они готовы терпеть нищету, лишения и варварство, но им невыносима сама мысль об аристократии».

Его предчувствие, что демократия, полностью реализованная в равенстве условий, особенно экономических, может привести к деспотизму, отчетливо выражено в отрывке, который при первом чтении неизбежно ставит нас в тупик. Цитирую:

«Думаю, что тот вид угнетения, который угрожает демократическим странам, не похож ни на что, существовавшее в мире прежде; наши современники не найдут никаких образцов и прототипов, сколько бы ни рылись они в своей памяти. Я тщетно пытаюсь подобрать выражение, которое могло бы точно определить возникшую у меня идею; старые слова „деспотизм“ или „тирания“ здесь непригодны. Это абсолютно новое явление, и поскольку я не в силах его назвать, то должен попытаться его определить».

Что же это за новая и самая ужасная форма тирании, для которой Токвиль не может найти название? В обсуждении этого пункта высказывались самые разнообразные предложения, до тех пор пока мы не поняли наконец, что название, которое тщетно пытался найти Токвиль, появилось лишь сто лет спустя. Это тоталитаризм. Только после этого начинаем мы понимать — из других отрывков, которые у меня нет возможности цитировать, — что Токвиль предвидел и предчувствовал подъем тоталитарной демократии, каким бы парадоксальным ни казалось нам такое определение.

Вооружившись этим знанием, мы продолжим обсуждение взглядов Токвиля. Во-первых, попытаемся понять, почему равенство условий, особенно экономических, может привести к рождению тоталитарного государства, в котором вся полнота власти принадлежит центральному правительству, и это правительство полновластно распоряжается судьбами всех своих граждан. Во-вторых, попытаемся понять, предлагает ли Токвиль какое-нибудь противоядие — лекарство, препятствующее превращению демократии в тоталитарную диктатуру.

По первому пункту Токвиль показывает: для того чтобы достичь и сохранить равенство условий, люди должны шаг за шагом передавать центральному правительству все больше и больше власти, и это правительство становится тоталитарным, когда получает в руки монополию на политическую и экономическую власть. По второму пункту Токвиль предлагает нам действенное, на его взгляд, средство. Мне бы очень хотелось полностью привести эти великолепные отрывки, но за неимением времени я ограничусь кратким их изложением.

При «старом режиме» власть короля ограничивалась противоборствующей силой дворянства — аристократов всех рангов и положений. Власть короля, говорит Токвиль, не давила на народ всей своей непомерной тяжестью, ибо этот гнет ослаблялся силой того, что Токвиль называет местными и вторичными проводниками правления, каковыми были герцоги, графы и бароны. (Это положение существовало до Людовика XIV, который, выбив власть из рук дворянства, стал самодержавным правителем Франции.) По аналогии Токвиль полагает: демократия при равенстве условий смогла бы тем не менее сохранить индивидуальную свободу, разрешив противодействовать себе вторичным проводникам правления в форме частных объединений или корпораций любого сорта, которые не будут являться порождениями центрального правительства. Для того чтобы этот механизм мог работать, необходимо сохранить и защитить институт частной собственности, ибо без нее частные корпорации и объединения не смогут эффективно противостоять поползновениям центрального правительства и не смогут помешать ему стать монолитным гигантом, который превратит государство в тоталитарное чудовище.