Лев Ганкин - Хождение по звукам

Говоря о колдвейве, нельзя не упомянуть состояние музыкальных технологий в Европе в означенный период – ведь там как раз происходило множество тектонических изменений. Во-первых, появились дешевые, доступные и компактные синтезаторы, например, Korg MS-20; очень показательно, что период его выпуска – с 1978-го по 1983 год – практически совпадает с периодом расцвета колдвейва. Конечно, синтезаторы были и раньше, но в начале 1970-х они напоминали скорее первые ЭВМ: гигантские, дорогостоящие и довольно неудобные в эксплуатации механизмы – лишь самые состоятельные группы могли себе позволить обладать ими и тем более вытаскивать их на сцену. Теперь же купить простейший синтезатор и играть на нем дома и в клубе мог кто угодно – равно как и записывать свое творчество, и даже издавать его, благодаря тому, что на смену виниловым пластинкам как раз тогда в массовом порядке пришли значительно более экономичные аудиокассеты. История колдвейва полна малотиражных кассетных релизов, записанных в низком качестве буквально «на коленке»: скажем, французской группе Guerre Froide при жизни довелось частным образом выпустить только две кассеты.

Итак, мы имеем, с одной стороны, технологические новшества – синтезаторы и аудиокассеты, – а с другой стороны, собственно, актуальные музыкальные тренды. Представьте себе ту же Францию в конце 1970-х: через одну границу льется понятно что – всякий-разный постпанк и новая волна; в декабре 1979-го в Париже выступают Joy Division, много лет спустя этот концерт даже будет официально издан на компакт-диске. В то же время через другую границу, с другой стороны, сюда проникает зарождающийся электропоп и, в частности, музыка группы Kraftwerk. Ее черты – монотонная ритмика, синтезаторные арпеджио, прохладная упорядоченность звукоряда, явный, отчетливый утопический посыл – ложатся на свойственный панк-року и постпанку эмоциональный фон: злость, разочарование, безнадежность и неприкаянность. О том, какую еще музыку слушали наши сегодняшние герои, лучше всего говорят их биографии: группа Marquis de Sade, к примеру, записала кавер-версию композиции «White Light / White Heat» The Velvet Underground, а один из участников Complot Bronswick взял себе псевдоним Peking O в честь песни с альбома «Tago Mago» группы Can. Согласитесь, все это бьет в одну точку, все эти творческие ориентиры сходятся в одном месте.

А особой выразительности, на мой взгляд, удается добиться тогда, когда континентальные европейские группы переходят на свой родной язык, как это сделал, к примеру, ансамбль Trisomie 21 в композиции «Il se noie». Есть ощущение, что французский соответствует эмоциональным и мелодическим качествам колдвейва значительно лучше английского: он на фонетическом и интонационном уровне очень удачно отвечает избранной местными группами начала 1980-х эстетике. На самом деле Trisomie 21, как и Complot Bronswick и многие другие, пели на двух языках – но не зря именно «Il se noie» по сей день остается одним из главных хитов этого, в сущности, не слишком склонного к сочинению хитов ансамбля. Образовали его двое родных братьев из города Лилля – и, в общем, даже на общем фоне колдвейва, а уж тем более на фоне музыкального мейнстрима творчество группы всегда казалось весьма экспериментальным: поп-музыка не очень любит, например, когда в одну песню упаковывают сразу несколько контрастирующих мелодических тем.

Впрочем, колдвейв вообще был открыт экспериментам, и неудивительно, что мимо этого стиля не прошли и люди, казалось бы, из совершенно иных стилистических «песочниц». Таков, к примеру, парижанин Тьерри Мюллер, который к середине 1980-х, когда до него докатилась колдвейв-лихорадка, был уже давно состоявшимся артистом. Десятью годами ранее он образовал авангардно-электронный проект под названием Ilitch – да-да, в честь некоего Владимира Ильича; вновь в главе о колдвейве звучит эхо русской революции. С Ilitch Мюллер выпустил сразу несколько культовых пластинок, на которых сочетал эмбиент с психоделикой, краутроком и шумовой музыкой. А потом решил попробовать сочинить поп-песню – и получился трек «Polaroid Roman Photo» проекта Ruth, «нововолновой» группы-однодневки, которую Мюллер придумал и образовал вместе с другим экс-авангардистом, классиком раннего французского индастриала Филиппом Дорэ; поет здесь сам Тьерри, плюс абсолютно неизвестная девушка по имени Фредерик Камбон.

Конечно, это не более чем виньеточка, своеобразная «игра в колдвейв» со стороны одаренного музыканта, а не серьезное и прочувствованное высказывание в рамках жанра – но трек-то, с какой стороны ни глянь, чудо как хорош. К слову, оригинал единственной долгоиграющей пластинки Ruth прошел абсолютно незамеченным, Мюллер еле-еле напечатал двести экземпляров – а вот спустя годы, как это часто бывает, альбом приобрел культовый статус, его перевыпустили на компакт-диске, и за первое виниловое издание сейчас придется выложить несколько сотен евро. И это, конечно, ремарка к разговору о том, во что вылился колдвейв классического периода – умер ли он бесславно, как это периодически случается с нишевыми жанрами, вокруг которых нет ярко выраженной сцены, движения и медийного шума, или жив по сей день? Явно скорее жив – о чем свидетельствует и интерес к классикам, и эхо этой музыки, которое то и дело слышится в записях современных музыкантов: от французов La Femme до российской группы с, опять-таки, подобающе революционным названием «Фанни Каплан».

Во Франции, такое ощущение, традиция и вовсе не прерывалась – интересные образцы жанра появлялись и в конце 1980-х, и в 1990-е, и в 2000-е годы. Среди моих давних фаворитов – проект Collection d’Arnell Andrea: это, конечно, уже не депрессивная синтетика начала 1980-х, а изысканный оркестровый дарк-вейв с почти оперным вокалом – но упаднические настроения, свойственные «холодной волне», никуда не делись.

Правда, по части искренности и, я бы сказал, обнаженного нерва более поздние работы, конечно, уступают раннему колдвейву – но на то есть вполне естественные причины. Во-первых, всякий жанр в истории искусства со временем начинает ценить красоту выше правды: сравните, скажем, шедевры высокого Возрождения с технически менее совершенными, но эмоционально заряженными образами треченто и кватроченто.

А во-вторых, колдвейв возник не на пустом месте: вспомните, как ценили его апологеты экспрессионизм, конструктивизм и прочее искусство 1920–30-х (к слову, это характерно и для их британских коллег – можно упомянуть, к примеру, группы Bauhaus или Cabaret Voltaire, в заголовках которых опять же слышны соответствующие культурные отсылки). Отчего так? Думается, оттого, что это было искусство нестабильного межвоенного времени, которое во многом предчувствовало грядущие грандиозные потрясения. И молодым музыкантам, работавшим в колдвейве и сопредельных жанрах, казалось, что и их эпоха – такая же: с ее экономической нестабильностью, с холодной войной (вспомним здесь кассетную группу, которая так и называлась Guerre Froide, «холодная война»), со студенческими выступлениями и так далее.