Наталья Михайлова - Барков

Как оценили современники Баркова его переводы сатир Горация? Мы не располагаем какими-либо откликами на его труд. О том, что Барков, еще до поступления в Академический университет изрядно владел латинским языком, сообщал в Академию Ломоносов. Отдавал должное познаниям Баркова в латыни его литературный противник Сумароков. Исследователи XX века отмечали точность переводов Баркова. А вот в начале XIX столетия в адрес переводчика была высказана нелицеприятная критика. С ней выступил забытый ныне поэт Александр Александрович Палицын в «Послании к Привете» 1807 года, в котором представлен обзор русской литературы XVIII — начала XIX века. О Баркове здесь было сказано так:

А. А. Палицын говорит о плохой «одежде» Горация и Федра в переводах Баркова, который вслед за переводом сатир Горация, вышедшим в свет в 1763 году, напечатал в 1764 году свой перевод басен Федра. На наш взгляд, на такой критический отзыв повлияла дурная репутация Баркова — автора срамных стихов, которые, впрочем, А. А. Палицын в примечании ставит выше переводов. Между тем в статье «Известие о жизни и стихотворениях Ивана Ивановича Дмитриева», написанной в 1821 году и напечатанной в 1823 году, взыскательный критик П. А. Вяземский, хотя и с некоторыми оговорками, но все же весьма благожелательно отозвался о переводах Баркова:

«Барков, более известный по рукописным творениям, нежели по печатным переводам классических поэтов древности, переложил в шестистопные стихи все басни Федра. В переводе своем старался он придерживаться краткости и точности подлинника, и за исключением выражений обветшалых, черствых и какой-то тупости в стихосложении, пороков, кои должны приписывать более времени, нежели поэту, басни его и теперь еще можно читать с приятностию, хотя они и преданы забвению несправедливому» [282] Вяземский П. А. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1982. С. 68. .

Прислушаемся к суждению П. А. Вяземского и обратимся к басням Федра, переведенным Барковым.

«Федра, Августова отпущенника, нравоучительныя басни, с Езопова образца сочиненныя, а с латинских — российскими стихами преложенныя, с приобщением подлинника, Академии наук переводчиком Иваном Барковым. В Санктпетербурге. При Императорской Академии Наук. 1764 года».

Эзоп — легендарный баснописец Древней Греции, живший в VI веке до нашей эры. Именно его, раба, отличавшегося необыкновенной мудростью, принято считать создателем басенного жанра. В его баснях, написанных прозою, — сюжеты известных со времен античности басен (нам они хорошо знакомы по басням И. А. Крылова). В I веке басни Эзопа переложил стихами римский поэт Федр, который, как и Эзоп, был рабом, правда, отпущенным на волю императором Августом. Переложения Эзоповых басен, созданные Федром, и перевел Барков.

В кратком житии Федра, предпосланном переводам его басен (а это пять книг), Барков сообщил то немногое, что было известно о римском баснописце: о его рабстве, об успехах в науках, «отменном разуме» и благонравии, что и послужило к дарованию ему Августом свободы. Рассказав о злоключениях Федра после смерти Августа, Барков объяснил само побуждение его к басенному творчеству тем, что в баснях он мог «под видом шуток собственного утешения обличить <���…> неправедные поступки своего гонителя» [283] Сочинения и переводы И. С. Баркова. 1762–1764 г. С. 193. . Сославшись на «свидетельства ученых людей», русский поэт отметил, что слог Федра «есть самый простой, вразумительной и чистой» [284] Там же. С. 193–194. .

В предисловии к изданию Барков счел нужным сказать несколько слов об очевидной пользе басен для воспитания детей, изъяснить иносказательный смысл басенных персонажей, подчеркнуть необходимость краткости и ясности басенного повествования:

«Дети предлагаемыми в баснях простыми примерами приучаются способнее к добродетели, нежели философским нравоучением. Смешные разговоры, действия и различная натура животных показывают сходство деяний в обществе человеческом, по колику люди, так как и звери, бывают добрые и злые. Хищная натура волка изъявляет наглость и зависть; простота и незлобие овцы — кротость и чистосердечие; хитрость лисицы — коварство; свирепство льва над зверями и гидра над жабами — тиранскую власть и насильство; злость отогретой змеи — неблагодарность; украшение галки павлиньими перьями — гордость и тщеславие; непроворство осла — легкость и безумие и пр. Применяя сии и другие многие басенные прилоги к обращениям житейския, находим мы следы, чего держаться и чего убегать долженствуем. <���…> басни, сияя живо примерами действия, вливают в юных охоту с большим прилежанием вникать в оныя, и чем короче и яснее писаны, тем им памятнее и внятнее. Что касается до моего перевода, то старался я, сколько возможно, соглашать свои мысли с Федровыми» [285] Там же. С. 191. .

Любопытно сообщение Баркова о том, что им «некоторые басни для непристойного содержания <���…> не переведены» [286] Там же. .

И, наконец, в самом конце предисловия (по законам риторики — это «удовлетворительное окончание», особенно значимое место в ораторской речи) переводчик басен Федра заявил о своем желании:

«…что учащееся юношество, а особливо любящее стихотворство и словесные науки, сим моим трудом с добрым успехом пользовалось» [287] Там же. С. 192. .

Читая барковские переводы басен Федра, небезынтересно, на наш взгляд, сопоставить их с другими переложениями эзоповских сюжетов, к которым в свое время обратился римский поэт.

Прочтем басню «Лисица и Ворон» (конечно, она известна нам прежде всего как басня Крылова «Ворона и Лисица»). Но сначала — Эзопова басня «Ворон и лисица»: «Ворон унес кусок мяса и уселся на дереве. Лисица увидела, и захотелось ей получить это мясо. Стала она перед вороном и принялась его расхваливать: уж и велик он, и красив, и мог бы получше других стать царем над птицами, да и стал бы, конечно, будь у него еще и голос. Ворону захотелось показать ей, что есть у него голос; выпустил он мясо и закаркал громким голосом. А лисица подбежала, ухватила мясо и говорит: „Эх, ворон, кабы еще и ум был в голове, — ничего бы тебе больше не требовалось, чтобы царствовать“.