Владимир Ленин - Полное собрание сочинений. Том 43. (Март ~ июнь 1921)

А я задаю вопрос: почему не предают суду Шляпникова за такие выступления? Что мы в организованной партии о дисциплине, единстве говорим серьезно или же мы на собрании кронштадтского типа? А это — кронштадтская фраза анархического духа, на которую отвечают винтовкой. Мы организованные члены партии, мы пришли сюда исправлять наши ошибки. Если бы, по мнению тов. Шляпникова, нужно было предать суду Цюрупу, почему Шляпников, как организованный член партии, не обжаловал это в Контрольной комиссии? Когда мы создавали Контрольную комиссию, так и говорили: ЦК завален административной работой, давайте выберем людей, которые пользуются доверием рабочих, которые не будут так завалены административной работой и будут разбирать жалобы за ЦК. Это давало способ развития критики, исправления ошибок. Почему же, если Цюрупа действовал так неправильно, это не обжаловано в Контрольной комиссии, а Шляпников является сюда, на съезд, перед ответственнейшим собранием партии и Республики и бросает обвинение по поводу того, что сгноили картошку, и спрашивает, почему не предали суду Цюрупу? А я спрашиваю, разве в военном ведомстве не бывает ошибок, не бывает проигранных сражений, брошенных повозок, имущества? И что же — предавать суду таких военных работников? Тов. Шляпников бросает здесь слова, в которые сам не верит, слова, которые он доказать не может. У нас гниет картошка. Конечно, будет множество ошибок, у нас неналаженность аппарата, неналаженность транспорта. Но когда такие обвинения вместо исправления ошибок бросаются с кондачка, да еще, как уже отмечали здесь некоторые товарищи, с тоном злорадства, когда требуют ответа, почему не предан суду Цюрупа, тогда предайте суду нас — ЦК. Мы считаем, что такое выступление — демагогия. Нужно предать суду либо Цюрупу и пас, либо Шляпникова, но так работать нельзя. Когда товарищи по партии так выступают, как Шляпников здесь, — а он на других собраниях выступает так всегда, — и если в брошюре у тов. Коллонтай не названы имена, весь дух брошюры таков же, — мы говорим: так работать нельзя, ибо это — демагогия, па которой базируются анархистско–махновские и кронштадтские элементы. Мы оба являемся здесь членами партии, являемся оба перед ответственным судилищем, и если Цюрупа совершил беззаконие, и мы, ЦК, прикрываем это, — то, пожалуйста, выступайте с определенным обвинением, а не бросайте слов, которые будут завтра здесь, в Москве, и по беспроволочным сплетням немедленно переданы буржуазии; завтра все кумушки советских учреждений будут, подпираясь руками, злорадно повторять ваши слова. Если Цюрупа таков, как обвиняет его Шляпников, если, как он требует, его нужно предать суду, то я утверждаю, что над этими словами надо серьезно подумать; такие обвинения просто не бросаются. Тех, кто выдвигает подобные обвинения, или удаляют из партии, или говорят: мы посылаем тебя к картошке, в губернию такую–то, — посмотрим, меньше ли будет картошки сгноено, чем в тех губерниях, которыми руководил Цюрупа.

«Правда» № 54 и «Известия ВЦИК»

№ 54, 11 марта 1921 г.

4

Товарищи, сегодня т. Троцкий особенно вежливо полемизировал со мной и упрекал или называл меня архиосторожным. Я должен его поблагодарить за этот комплимент и выразить сожаление, что лишен возможности вернуть его обратно. Напротив, мне придется говорить о моем неосторожном друге, чтобы выразить подход к той ошибке, из–за которой я так много лишнего времени потерял и из–за которой приходится теперь продолжать прения по вопросу о профсоюзах, не переходя к вопросам более актуальным. Тов. Троцкий свое заключительное слово по вопросу о профдискуссии сказал в «Правде» от 29 января 1921 г. В своей статье «Есть разногласия, но к чему путаница?» он упрекал меня в том, что я в этой путанице повинен, что я ставлю вопрос: кто первый сказал: «э». Обвинение это целиком поворачивается на Троцкого: именно он валит с больной головы на здоровую. Весь его фельетон был построен на том, что он выдвигал производственную роль профсоюзов и что об этом надо говорить. Неверно, не это создало разногласия, не это сделало их болезненными. И, как ни скучно повторять после дискуссии, повторять до чрезмерности, — правда, я участвовал в ней только один месяц, — надо повторить, что исходным пунктом было не это, а тот лозунг «перетряхивания», который был брошен 2–6 ноября на пятой Всероссийской конференции профсоюзов {23}. И тогда уже казалось всем, кто не прозевал резолюции Рудзутака, — а к числу таких принадлежали и цекисты, и я в том числе, — что по вопросу о производственной роли профсоюзов не разыщут разногласий, а трехмесячная дискуссия их разыскала; эти разногласия были, и они представляют собой политическую ошибку. Тов. Троцкий меня упрекал на дискуссии в Большом театре перед ответственными работниками в том, что я срывал дискуссию {24}. Это я зачислю себе в комплимент: я старался сорвать дискуссию в том виде, как она пошла, потому что такое выступление перед тяжелой весной было вредно. Это только слепым было не видно.

Тов. Троцкий смеется теперь, что я ставлю вопрос о том, кто первый сказал: «э», и удивляется, почему я упрекаю его в том, что он не вошел в комиссию. Да потому, что это имеет большое значение, т. Троцкий, — очень большое значение, потому что невхождение в профкомиссию было срывом дисциплины ЦК. И когда об этом говорит Троцкий, от этого получается не спор, а трясение партии и озлобление, бывают крайности, — тов. Троцкий употребил выражение «осатанение». Я припоминаю одно выражение т. Гольцмана, — я не стану цитировать его, потому что слово «сатана» напоминает что–то страшное, а Гольцман напоминает собой нечто милое, — поэтому здесь нет «осатанения», но что бывают крайности с обеих сторон и что гораздо чудовищнее, — были некоторые крайности некоторых милейших товарищей, забывать этого не следует. Но когда сюда прибавляется еще авторитет т. Троцкого и когда он 25 декабря выступает публично и говорит, что съезд должен выбирать между двумя тенденциями, — эти слова непростительны! Эти слова составляют политическую ошибку, из–за которой мы боремся. И когда здесь острят по поводу того, что бывают совещания в двух комнатах, — это наивно. Я хотел бы посмотреть на того шутника, который скажет, что запрещаются совещания делегатов на съезде, чтобы не раскололись их голоса. Это было бы слишком большим преувеличением. Была допущена политическая ошибка т. Троцким и Цектраном {25}в том, что вопрос о «перетряхивании» был поставлен и поставлен в корне неправильно. Это — политическая ошибка, и она до сих пор не исправлена. Насчет транспорта есть резолюция {26}.