Дебора Лаптон - Жирные

Французские философы Делез и Гваттари [Deleuze, Guattari, 1985; 1988; Делез, Гваттари, 2007; 2010], размышляя о теле, вводят еще одно важное измерение – пространственное. Они разработали концепцию «ассамбляжа», «сборки», чтобы с ее помощью объяснить, как тела взаимодействуют не только с другими телами, но также и с дискурсами, практиками, материальными объектами, нечеловеческими живыми организмами, пространством и местом. Эта концепция выходит за рамки сфокусированности на языке, присущей обычно постструктуралистским теоретическим и исследовательским подходам, и акцентирует роль материальных объектов в формировании Я и тела. Делез и Гваттари предлагают также понятие «территорий», описывающее особенности пространства и места и взаимодействия человеческих и нечеловеческих существ, которые происходят внутри этих территорий, через них и между ними. Здесь снова подчеркивается текучая и динамичная природа осознаваемой и переживаемой телесности. Понятия ассамбляжей и территорий особенно активно используются критическими и социальными географами, исследующими материальные и темпоральные измерения, внутри которых перемещаются и проигрываются (are enacted) тела. С помощью этого подхода выявляются различные нюансы и сложности, связанные с тем, каким образом тела занимают пространство в тех или иных местах и как люди разных размеров используют пространство и взаимодействуют с другими людьми и вещами [Longhurst, 2001; Whatmore, 2006; Colls, Evans, 2014].

Феминистские философы также оказали огромное влияние на исследования жира, особенно если учитывать преобладание феминистских авторов среди тех, кто пишет о теле в целом. Например, феминистские исследователи часто опираются на работы Элизабет Гросс [Grosz, 1994; 1995], чтобы выявить скрытые значения женской телесности, в том числе тучных женских тел. Понятие «абъекции» у Юлии Кристевой [Kristeva, 1982; Кристева, 2003] и работы Маргрит Шилдрик о «телах с течью» (leaky bodies) [Shildrick, 1997; 2007; 2012] оказали непосредственное влияние на осмысление тучной телесности. Эти исследователи выявляют символические культурные значения, приписываемые женской телесности, которые подчеркивают текучие состояния женского тела, его неспособность удерживать и его склонность к протечкам (как в переносном, так и в буквальном смысле слова). Они показывают, каким образом тучное женское тело (и феминизированное мужское тучное тело) позиционируется как символический Другой по отношению к Я. Они утверждают, что протечка и проницаемость женской телесности в буквальном и переносном смысле бросают вызов доминирующим западным идеалам сдержанности и контролю над телом/Я. Женские тела репрезентируются в культуре и рассматриваются как низшие, с нехваткой, постоянно рискующие вызвать отвращение. Они – Другой по отношению к идеалу подтянутого, непроницаемого и контролируемого тела белого мужчины из среднего класса.

Из этого следует, что в наше восприятие того или иного типа телесности обычно уже заложены определенные эмоциональные реакции. Тела, которые соответствуют нормативным идеалам, вызывают восхищение и принятие, а тела, отклоняющиеся от нормы, – тревогу, жалость, гнев, презрение и даже ненависть. Авторы, занимающиеся критическими исследованиями инвалидности, отмечают, что люди с ограниченными возможностями часто подвергаются стигматизации и маргинализации, потому что они вызывают у других чувство глубокого беспокойства по поводу телесных норм и того, что значит быть человеком. Любые психические и физические отклонения от нормы воспринимаются как признак зависимости, недостатка автономности и субъектности. Те, кто считаются не соответствующими подобным нормам, воспринимаются как нечто чужеродное, как «не вполне люди» [Shildrick, 2007; 2012; Behuniak, 2011]. В «культурном воображаемом» [Shildrick, 2012, p. 32] тела людей с отклонениями вызывают острую аффективную реакцию, выражающуюся в отвержении на уровне слов и действий. Такого рода реакции проникнуты сильным желанием выявить и затем изгнать Другого. Похожее культурное воображаемое существует и в отношении тучных тел, которые считаются аномальными и потому вызывающими страх и тревогу.

Из делезовского подхода выросли дальнейшие теоретические разработки в области того, что принято называть «социоматериализмом» или «новым материализмом», – акторно-сетевая теория [Latour, 2005; Латур, 2014]; работы таких феминистских исследователей, как Донна Харауэй [Haraway, 1991; 2015; Харауэй, 2016], Рози Брайдотти [Braidotti, 2002; 2013] и Карен Барад [Barad, 2003; 2007], – изучающие тесное взаимодействие человеческих и нечеловеческих существ. Это микрополитический подход, который исследует, как отношения власти осуществляются и воспроизводятся на уровне повседневных привычек и практик [Fox et al., 2018; Lupton, 2018]. Он делает акцент не только на пространстве и месте, но и на других материальных аспектах человеческой телесности. В случае с телесным весом к таким аспектам относятся практики производства, потребления, дистрибуции и готовки продуктов питания, цифровые медиа, физические упражнения, компании, производящие товары для похудения, практики лечения и т.д. Новый материализм изучает агентные способности (agential capacities), создаваемые этими ассамбляжами, чтобы понять, что могут делать тела [Goodley, Lawthom, Cole, 2014; Fox et al., 2018; Fox, Alldred, 2017]. Его также интересует эмоциональное измерение телесных ассамбляжей, но в основном этот подход сосредоточивается на том, как чувства материализуются в виде способности оказывать и испытывать воздействие. Внимание заостряется на том, каким образом эмоция/аффект/чувство может действовать в качестве реляционной силы [Kyrölä, 2016; Fox, Alldred, 2017].

Некоторые исследователи также применяют квир-теорию, испытавшую в свою очередь сильное воздействие феминистской теории. Этот подход оказался особенно влиятельным в литературоведении, культурологии и в работах фэт-активистов о тучной идентичности и телесности. Квир-теория создана исследователями, стремившимися критически осмыслить культурное конструирование сексуальной идентичности, гендера и сексуального желания с акцентом на гей-, лесбийской, бисексуальной и трансгендерной идентичностях, которые подвергаются маргинализации в мейнстримном сообществе (см., напр.: [Butler, 1990; Sedgwick, 1990; Сэджвик, 2003]). Понятие «квира» часто применяется в более широком смысле по отношению ко всем индивидам или социальным группам, не вписывающимся в требования нормативности. С этой точки зрения делать такую тему, как тучная телесность, «квирной» – значит ставить под вопрос доминирующие, принятые по умолчанию смыслы, связанные с этой темой, и выявлять властные отношения, заложенные внутри этих смыслов и закрепляемые ими, в особенности те, что обнаруживают себя в попытках подвести одни группы под категорию «нормальных», а другие – под категорию «девиантных», «отклоняющихся». Квир-теория стремится выявлять и деконструировать эти смыслы, превращать их из скрытых в явные и расшатывать их, бросая им вызов или оказывая сопротивление. Квир-теория рассматривает эти идентичности не как жесткие и стабильные, а как подвижные и динамичные. Квир-теоретики утверждают, что такие идентичности, как гендерная, сексуальная и тучная, являются перформативными и текучими: они не являются сущностной составляющей субъективности и тем самым открыты для изменений и дискуссий. В последнее время в исследованиях квир-телесности начал использоваться интерсекциональный подход: например, изучение квир-, феминистской и инвалидной телесности [Kafer, 2013] или же пересечений в изображении квира и расы в популярных медиа [Kohnen, 2015].