Екатерина Варкан - Тайны драгоценных камней и украшений

Существуют любопытные, правда, более позднего времени, воспоминания Софьи Николаевны Карамзиной, из которых выходило, что Оленина не была глубокомысленной особой. Также Карамзина советует той не важничать и вести себя попроще. Не станем увлекаться здесь язвительным пикированием дам за мужское предпочтение, сочащееся из многих воспоминаний и дружественной переписки. Вполне возможно, Карамзина излишне строга и принимает известную веселость характера Олениной за ветреность. Впрочем, Софья Николаевна была сама ханжа поболе всякого, что очевидно из многих обстоятельств. В частности, из ее известных нам наблюдений Пушкина в своем салоне зимой 1837 года, помещенных в письма к брату.

Внимание Олениной к Лобанову-Ростовскому безнадежно. Она понимает это, и князь исчезает из ее Дневника.

Зато является другой персонаж. Это молодой красавец-сибиряк. «Любезный Герой сего дня был милый Алексей Петрович Чечурин (…) Он победил всех женщин, восхитил всех мужчин и посмеялся над многими». Молодой человек вроде бы даже влюблен в нее, как заметила ей мать. Она ж слегка увлечена. «Я не любовь к нему имела, но то неизъяснимое чувство, которое имеешь ко всему прелестному и достойному. Он был мой идеал в существе. Он имел то чистое, непорочное чувство чести, которое непонятно для наших молодых людей…» Мы прекрасно понимаем, она б не пошла никогда за безвестного провинциала, но привязанность ее в этом именно случае выросла не из пустого места, что весьма здесь симпатично в Анне Алексеевне. И вот почему.

Чечурин оказался в Петербурге проездом по пути на турецкую кампанию. А прибыл «он из Сибири, с границ Китая, был в Чите, видел всех». Речь здесь идет о декабристах, мы так это понимаем. Ведь молодой казак сопровождал в инспекторской поездке гражданского губернатора Иркутска Ивана Богдановича Цейдлера, посетившего в 1828 году Читинский острог.

Семью Олениных связывала с участниками событий декабря 1825 и личная привязанность, и личная дружба. Почему положение их в Сибири беспокоило и вызывало сочувствие. Всё это описано в ее Дневнике очень мутно из-за понятных опасений, но вызывает известное уважение. Однако рядом развернуто целое полотно, из которого выходило, что при личной даже к ним симпатии виновники были виновниками и все их действия и идеи не одобрялись. Без сомнения, озвучена здесь не только позиция отца. Устами Олениных гласило «общественное мненье».

Узнаем мы и интересную деталь. У Чечурина хранился «кусок руды серебряной, на которой было написано "Юноше несравненному"», вещь для него драгоценная. Можно положить, что получил он эту диковину от кого-то из ссыльных декабристов во время посещения Читинского острога.

Здесь нас поджидает еще один сюрприз. Сюрприз с браслетом, если кто про него еще не забыл. Из переписки Олениной и Чечурина, которую она фрагментарно приводит в Дневнике, следует, что, покинув гостеприимный оленинский дом, он прислал ей в память браслет. Была обещана пара. — «Вчера же получила я пакет от Алексея Петровича, в нем был один браслет, другого он не успел кончить. Письмецо было в сих словах: «Я дожидался проволоки до 4 часов. Видно мне должно кончить их после войны»». Известно и то, что Чечурин на браслете что-то выцарапывал.

Тут интересно, сам ли Чечурин сделал присланный браслет? Почему и нет? Многие в то время были известными рукодельниками — те же декабристы в Сибири. Вспомним выкованные из кандалов Николаем и Михаилом Александровичами Бестужевыми знаменитые кольца-чугунки. Отчего б не овладеть ювелирным искусством и сибирскому казаку? Драгоценных и полудрагоценных камней и металлов за Уралом имелось изрядное количество, что-то он мог, кстати, и привезти с собой в Петербург. Да и вообще вполне допустимо такое необычное увлечение — во глубине сибирских руд долгими зимними вечерами.

Возможно и другое. Чечурин заказывал браслеты ювелиру, но не дождался окончания работы, тот не успел кончить.

Сильным преувеличением будет положить, что именно этот браслет, тот, что мы приметили в музее, прислал в подарок Олениной казак Чечурин. (Кстати, дальнейшие их отношения, как и его биография, неизвестны.)

Припомним здесь, жизнь колец, брошей, браслетов и других ювелирных излишеств не была долговечна. В то время за них и не держались, как нынче крепко хранят фамильные ценности, а часто надоевшие попросту переделывали в более модные. Камни извлекали, металл переплавляли и заказывали новое изделие. В результате у потомков обнаруживаются лишь украшения со старыми камнями в новых формах. Семейные реликвии распылялись в светском пространстве также и приданым или подарками женихов. Ювелирка имела бытовое, а не культурное значение. Если не считать здесь отдельных усердных почитателей ценностей, как семья князей Юсуповых. В ее закромах собирались вещи не только великолепные, но и исторические, связанные с выдающимися личностями или событиями. Так же российские императоры, вероятно, соревновавшиеся в этом деле именно с князьями Юсуповыми, но все ж не всякий раз у них выигрывавшие, отправляли в Эрмитаж или Оружейную палату на хранение уникальные украшения и ценнейшие исторические реликвии. Последние, благодаря этому, только для нашего любования и сохранились.

А вот и Пушкин здесь также не остался в стороне. Он наполнил свои знаменитые перстни силой талисмана, очень ими дорожил и переделывать, как видно, никогда не собирался. Впоследствии его друзья — Василий Андреевич Жуковский, Владимир Иванович Даль, княгиня Мария Николаевна Волконская (Раевская) — сохранили эти, его, реликвии в своих семьях. Два пушкинских перстня и сегодня показывают в музее на Мойке в Петербурге.

Не все были так памятливы. Почему и выходит, что до нас дошло так немного — как вещей времени, так и исторических. Князь Петр Андреевич Вяземский, как всегда, очень внятно определил это общее место: «Во всяком случае, мы русские — не антикварии и небережливы в отношении к семейным мебели, утварям, портретам предков. Мы привыкли и любим заживать с нынешнего текущего дня».

А вот наш браслет сохранился в семье. В небезызвестной семье Олениных. А раз так — им дорожили. По каким-то причинам он имел значение, историю. И если это и не та история, в которой молодой красавец-казак Алексей Петрович Чечурин проездом на турецкую кампанию из Сибири, наведавшись там в Читинский острог к декабристам, прислал браслет в память красавице Анне Алексеевне Олениной, несостоявшейся невесте Пушкина, то это всё ж ее браслет. Она носила его, и влюбленный поэт, возможно, наблюдал его на ее тонком запястье.

Не станем оспаривать, браслетов у молодой и модной девицы было довольно. Но рассыпанные временем, они остались неведомы нам. И вот только именно этот чудесным образом наведался напомнить былое.