Дэвид Гребер - Бредовая работа [Трактат о распространении бессмысленного труда] [litres]

Почти все источники сходятся в том, что самое худшее в бредовой работе – это не неопределенность, а осознание того, что работа бредовая. Как было отмечено в главе 3, наше ощущение себя личностью, отдельной от окружающей среды сущностью, главным образом связано с радостным осознанием того, что мы можем оказывать на эту среду предсказуемое воздействие. Это происходит с младенцами и продолжает действовать на протяжении всей жизни. Отобрать эту радость – значит раздавить человека как букашку. Очевидно, что полностью лишить человека возможности воздействовать на окружающую среду нельзя, ведь перекладывать вещи в рюкзаке или играть в Fruit Mahjong – это тоже в какой-то мере воздействие на мир. Но большинство современных людей, особенно в богатых странах, приучено считать главным способом воздействия на мир свою работу, а оплату за эту работу – доказательством, что их усилия приносят какие-то значимые результаты. Задайте кому-нибудь вопрос: «Чем занимаешься?» – и он/она предположит, что имеется в виду «Чем зарабатываешь на жизнь?».

Многие рассказывают о том, что испытывают сильную фрустрацию от постепенного осознания того, что им, напротив, платят за то, что они ничего не делают. К примеру, Чарльз еще во время обучения в колледже устроился на работу в индустрии видеоигр. На своей первой работе в компании Sega он работал испытателем, потом он получил повышение до «локализации», после чего обнаружил, что это типичный случай работы, на которой тебя вызывают при необходимости, так что между вызовами (они случаются в среднем лишь раз в неделю) нужно сидеть и делать вид, что работаешь. Как и в случае с Лилиан, эта ситуация заставила его усомниться в собственной ценности: «Работа в компании, которая, по сути, платила мне за то, что я сидел и ничего не делал, заставляла меня чувствовать себя совершенно бесполезным». Он оставил это место после того, как руководители отчитали его за опоздание на работу, и вместо этого погрузился в бурный роман. Через месяц он попробовал снова.

Сначала он думал, что на новой работе, тоже в компании по производству видеоигр, всё будет обстоять по-другому:

Чарльз: В 2002 году я устроился [в компанию BigGameCo] в Лос-Анджелесе на должность помощника продюсера. Я ждал этой работы с нетерпением, потому что мне сказали, что я буду отвечать за составление проектной документации, которая наводила бы мосты между желаниями художников и реальными возможностями программистов. Однако первые несколько месяцев мне было совершенно нечем заняться. Каждый день моей главной задачей было заказывать доставку ужина для остальных.

Снова нужно было просто сидеть и писать электронные письма. Почти каждый день я шел домой пораньше, потому что какого хрена там сидеть?

С таким обилием свободного времени я начал мечтать о том, чтобы открыть свой собственный бизнес, и всё свободное время стал тратить на разработку сайта для него. Но в итоге вышестоящий продюсер пригрозил, что расскажет об этом владельцу компании. Поэтому мне пришлось прекратить.

В конце концов мне разрешили начать работать над документацией по разработке звука. Я полностью отдался этой работе, я был так счастлив заниматься этим. Когда всё было готово, продюсер сказал мне загрузить файл на общий сервер с доступом для всех, кто работает над игрой.

Сразу началась шумиха. Продюсер, который нанял меня на эту работу, не знал, что этажом выше находится отдел разработки звука, который готовит эту документацию для каждой игры. Я сделал чью-то чужую работу. До того этот продюсер уже совершил другую серьезную ошибку, поэтому он попросил меня взять вину на себя, чтобы его не уволили. Всеми фибрами своей души я протестовал против этого. Моя друзья из отдела программирования, которым нравилось иметь некомпетентного продюсера, потому что это позволяло им делать всё, что они захотят, попросили меня всё же взять вину на себя ради них. Они не хотели, чтобы продюсера заменил кто-то, кто наведет у них порядок. Так что я взял ответственность на себя, на следующий же день ушел с работы и с тех пор больше ни на кого не работал.

После этого Чарльз попрощался с официально оплачиваемой работой, стал зарабатывать на жизнь игрой на гитаре и спать в своем фургоне.

Редко всё бывает настолько очевидно, что работник, по сути, совсем ничего не делает (хотя, как мы увидели, такое вполне возможно). Чаще происходит так, что есть хотя бы толика работы, а работник либо сразу, либо со временем начинает понимать, что эта работа бессмысленна. Большинство работников задумываются об общественной ценности того, чем они занимаются. Они пользуются для этого какими-то неписаными критериями, но, какой бы из них они ни использовали, как только они решают, что их работа бессмысленна, это не может не влиять на их восприятие этой работы. Это происходит вне зависимости от характера работы и условий найма. Конечно, когда и условия плохи, то состояние работника обычно становится совсем невыносимым.

Давайте рассмотрим худший из возможных сценариев: неприятная работа, плохие условия, очевидная бесполезность. Найджел был временным сотрудником в фирме, которая выиграла тендер на сканирование заявок на сотни тысяч карт лояльности. Поскольку оборудование для сканирования, которое использовала фирма, было ненадежным и поскольку тендер предполагал, что каждую анкету перед подтверждением проверят на ошибки не менее трех раз, компания была вынуждена каждый день привлекать небольшую армию временных сотрудников для «улучшения данных». Найджел описывает свою работу так:

Найджел: Трудно передать, до какой степени доходила эта парализующая скука. Я поймал себя на том, что обращаюсь к Богу, молю Его, чтобы в следующей анкете была ошибка, или в следующей, или в следующей. Но время летело быстро, словно перед смертью.

Эта работа была настолько клинически чистым случаем общественной бесполезности, что в сочетании с немыслимой строгостью этого процесса это объединяло нас, «улучшателей данных». Мы все знали, что это бред. Я действительно думаю, что если бы мы обрабатывали заявки на что-то, имеющее более очевидную общественную ценность (скажем, на трансплантацию органов или на билеты на [рок-фестиваль] Гластонбери), то испытывали бы совсем другое чувство. Я не имею в виду, что процесс был бы менее нудным, – анкеты есть анкеты, – но осознание, что всем была безразлична эта работа и от того, как мы будем ее выполнять, ничего важного не зависит, превращало это в какую-то персональную проверку на выносливость, вроде олимпийских состязаний по скуке ради скуки.

Это было действительно стремно.

В конце концов наступил момент, когда некоторые из нас решили, что мы так больше не можем. Однажды мы пожаловались, что один из руководителей грубо себя с нами вел. Уже на следующее утро нам позвонили из агентства и сообщили, что наши услуги больше не нужны.