Петр Вайль - Карта родины

Справа и слева — институты Академгородка. Мы идем по проспекту Академика Лаврентьева со Светланой Павловной Рожновой, которая помнит здесь все в деталях, даже первый в СССР конкурс красоты, устроенный в 62-м в клубе «Под интегралом». Институтские параллелепипеды унылы: просто рабочие места. С какой-то фантазией построены лишь первые жилые дома, красновато-желтые, с виду уютные. Спасают деревья: множество дивных берез в самом Городке и по дороге сюда. Жизнь шла внутри, 60-е ориентировались на аскезу 20 — 30-х, и в конце концов, проклятые народом хрущебы — доведенный до отчаяния конструктивизм. Выдуманный физик из образцового шестидесятнического фильма «Девять дней одного года», недоуменно спрашивающий: «Зачем мне квартира?» — не совсем уж выдуман. См. «Понедельник начинается в субботу» бр.Стругацких. «К Стругацким относились с легкой иронией, но книги их были здесь в каждом доме», — говорит Светлана Павловна. Ирония понятна: так относится прототип к герою. Однако веселый и лихой оптимизм, порожденный знанием, да еще и знанием того, что всё можно узнать и всё узнаем вот-вот, если не к вечеру, то завтра, — в книжке Стругацких передан. Мимо стоящего в торце проспекта Института ядерной физики сворачиваем к легендарному клубу «Под интегралом», то есть к зданию столовой, где клуб размещался. Первый этаж называли Знаменатель, второй — Числитель. Тут шли неслыханные дискуссии — да весь Городок пользовался благами просторной географии: в 65-м, через полгода после снятия Хрущева, собирались, чтобы обсуждать «Кому вы доверяете по политической информации — ТАСС, Голосу Америки, Би-би-си, Пекину?» Или: «При каких условиях демократия является фикцией и как с ней бороться?» Или: «Зачем комсомол стране, зачем комсомол нам?» Вольная жизнь Городка оказалась короткой, как и все укороченные Прагой советские 60-е. Тут и Праги не дождались: в 59-м еще громили вейсманистов и морганистов в Институте цитологии и генетики («нет боевых товарищей мичуринского направления»), а уже в феврале 68-го погнали с работы тех веселых и находчивых, кто подписал письмо в защиту арестованных диссидентов. Вскоре прикрыли клуб «Под интегралом» — после мартовского фестиваля бардов, на котором вместе с Юрием Кукиным победил Александр Галич.

Навстречу, как рояль из кустов, выходит Леонид Боярский, основатель клуба «Сигма», конкурента интегральцев. Знакомимся, и Рожнова с Боярским немедленно вступают в спор, длящийся, как становится понятно, десятилетиями. «Понимаете, — апеллирует „Сигма“ к новому человеку, — их закрыли, конечно, грубо и несправедливо, но они сами пришли бы к концу через год-два: у них водка текла рекой!» — «У кого это водка текла рекой?!» Дискуссия в том самом стиле: сочетаются ли интеллектуальность и духовность с выпивкой? Доводы горячи, эмоции свежи. В конце 70-х на 55-ю стрит между Восьмой авеню и Бродвеем, в книжный магазин Мартьянова, организатора первого покушения на Ленина, приходил Коверда, убийца Войкова. Давние приятели не могли простить друг другу партийной принадлежности: Коверда был кадетом, Мартьянов — левым эсером. Они подолгу хрипло переругивались, стоя среди ящиков с отрывными календарями, отмечавшими даты тезоименитств, потом садились рядышком и ели из баночек фруктовые смеси.

В Академгородке говорят не просто «поехать в город», как принято повсеместно, но даже — «поехать в Новосибирск», начисто отстраняясь, обосабливаясь. В том числе во времени. В вестибюле Дома ученых, где выступали все знаменитости страны, и сейчас вывески кружков — языковых, музыкальных, коллекционерских. Время от времени — КВН. Та Стругацкая жизнь еще поддерживается геройскими усилиями, но кругом не только тайга, но уже и Силиконовая тайга — попытка ответа на калифорнийскую Силиконовую долину. Иная жизнь, в которой тоже понедельник начинается в субботу, но потому, что понедельник — каждый день. Будни не праздники, будни — будни. Их будничную цель простого внятного благосостояния, маленькую и непонятную, как чип, не разглядеть из космоса новониколаевских и академгородковских основоположников. В центровой гостинице Новосибирска — неоконструктивистской коробке недавней польской постройки — вечер с участием руководящих людей города. Пожилой проверенный оркестр в усах, лысинах, красных бабочках. В разгар танцев на эстраду поднимается губернатор и берет микрофон, у него приятный баритон, у него правильный кабацкий репертуар: «Как упоительны в России вечера…», «Когда простым и нежным взором…», «Призрачно все в этом мире бушующем», «Тормози, моя Зизи…», у него блаженная улыбка и томно прикрытые от занятия любимым делом глаза.

Среди танцующих пробираются высокие молодые люди в черном, шепчут на ухо избранным. Избранные поднимаются в номер местного олигарха, единственный в отеле четырехкомнатный «президентский» люкс. На низком столике — виски той марки, которую окружение олигарха называет не иначе как «Ваня Ходок», разновидности «блэк лейбл». В вазах — фрукты. Олигарх говорит только о футболе, увлеченно, со знанием дела, отмахиваясь от других тем. По отмашке помощника из соседней комнаты выходит струнный оркестр: две скрипки, альт, виолончель. Кое-как звучит Вивальди. Не очень важно как, потому что все четыре исполнительницы — юные, хорошенькие, в прозрачных пеньюарах на голое тело.

Господи, снова КВН. Вечный, неизбывный, не о нем ли писал Василий Розанов: «Милая русская привычка говорить, писать и даже жить не на тему. Вы не замечаете этого, что почти все русские живут не на тему? Химики сочиняют музыку, военные — комедию, финансисты пишут о защите и взятии крепостей, а специалист по расколоведенью попадает в государственные контролеры, выписывает из Вологды не очень трезвую бабу и заставляет все свои департаменты слушать народные песни». Они, извращенные временем, но по сути неизменные, физики-лирики: олигарх-футболист, бляди с Вивальди, губернатор на эстраде.

Тихо плывет над замирающим Энском, над мерцающей Обью, над сумеречной географией родины: «Как упоительны в России вечера».

На Горном Алтае все большое, как водится за Уральским хребтом. Принятая единица измерения площади — Португалия. Горный Алтай равен Португалии, Или Венгрии, кому больше нравится. Или трем Бельгиям. Исконная российская забава. Правда, здесь она впечатляет не слишком: память разбалована непременными «четырьмя Франциями». И вообще, настоящий размах дальше к югу по Чуйскому тракту, который протянулся на шестьсот двадцать километров от Бийска до Ташанты на монгольской границе. Там белки' — снежные вершины, во главе с высочайшим белком Сибири, горой Белухой. Там уже полное безлюдье.