Елена Полякова - Николай Рерих

Поэтому в картине «Небесный бой», в битве лиловых, серых, белых облаков не затерялось, но привлекает взгляд маленькое свайное селение, прижавшееся в самом углу картины, под этим грозным вечным движением. Селение людское бессмертно и вечно, как сами облака. Вечна природа — вечен человек. Об этом — «Человек со скребком», «Древняя жизнь», «Задумывают одежду», «Каменный век», «Охота», триптих «Север», «Сибирский фриз» — десятки, сотни картин.

Прав историк и исследователь культуры Борис Михайловский, противопоставляющий Рериха «авангардистам», которые тоже ведь ориентировались на примитив, но не ощущали движения искусства от примитива: «Замечательный русский художник Н. К. Рерих, обращаясь к темам праистории, выявлял становление человеческого начала, рост сознания, рассказывал о творческих находках, изобретениях первобытных людей, находил в них своеобразную красоту, поэтизировал окружающий их светлый земной мир („Задумывают одежду“, „Древние люди“ и т. д.). У кубофутуристов, напротив, и современные люди лишаются всех завоеваний истории и отбрасываются вспять — к первозданным истокам бытия, которое видится как нечто хаотическое, мрачное, низменно-уродливое».

«Первозданные истоки бытия» для Рериха не темно-уродливы, но прекрасны, это — ступень к грядущему, к истинному золотому веку, о котором грезили и Пювис, и Марес, который придет же когда-нибудь к человечеству. Пантеизм, ощущение всего существующего как сущего, одушевленного, единого — органическая основа мировоззрения художника, определяющая и формы его отражения мира.

Поэтому так слитны у него в картинах человеческие существа и неодушевленная природа — живы люди, и живы облака, живы каменные орудия, сделанные людьми, и сами камни. Поэтому картины всегда сочетают замкнутость в пространстве, вечный покой и вечное движение. «Небесный бой» — облака над свайным поселком — и есть это вечное движение, неодолимый поток жизни; словно бы это те же облака, в которых летит неистовый, одержимый творением бог-демиург Сикстинской капеллы.

Первобытная жизнь для Рериха неотрывна от легенды, от смутного предания, от богов-идолов, вросших в землю, и от богов, летящих на крылатых конях.

В «Небесном бое» художник не написал дев-валькирий, которые виделись ему в клубах облаков. Но во многих других картинах проступают в небе всадники и великаны — бьются друг с другом, спешат на помощь людям, вызванные их заклятиями. В реальные сюжеты охот и празднеств входят и такие, обозначенные давно художником: «Облачные девы» — облачные нимфы славянских поверий в диком хороводе несутся облачными формами по грозовому небу, или «Ярило» — перед восходом солнца над лесом брызнул высокий столб света и в нем неясными очертаниями славяне видят Ярило… «Придумал еще картину каменного века — „Молитва“ — толпа людей внизу, но дело не в них, а в облаках, которые какими-то столбами поднимаются кверху. Тон — золотисто-желтый».

Первобытная жизнь для Рериха — это реальность охоты, постройки жилищ и ночные сказки у костра о колдунах-оборотнях и камнях, оживающих ночью, о самих тайных силах природы и людях, которым дано эти силы познать. В первобытной жизни, как она представляется художнику, быль сливается с преданиями — медведи здесь еще чуют в человеке своего родича и — большие темные, как ожившие валуны, — собираются возле пастуха, играющего на свирели.

Иван Яковлевич Билибин — старый друг, тоже охотничья душа, любит изображать леших, и водяных, и кикимор, и домовых, подробно вырисовывает их рога, хвосты, копыта, шерсть, куриные лапы в сочетании с чертами человеческими. У Рериха живописные поверья тяжелее, величественнее, они лишены жути билибинских домовых, но лишены и иронии, с какой пишет эту нечисть Иван Яковлевич. У Рериха — заповедные урочища, где дремлют серые камни-оборотни, избушки убогие, где живут старцы, знающие секреты целебных трав и злых заговоров, притаившиеся зачарованные деревья.

Рерих сливает сюжеты этнографические, бытовые — охоты, праздники, похороны — с сюжетами народных преданий, которые он не столько находит в ученых трудах, сколько слышит от крестьян новгородских и валдайских деревень. Преданий о колдунах и ведуньях, об огромных могилах великановых, о племени Чудь, которое ушло под землю и сгинуло там.

Художники XX века, минующие те социальные темы народной жизни, которые волновали передвижников, внимательны к иному аспекту народной жизни: к искусству, живущему в вышивках и орнаменте, в узорах посуды, в украшении деревянных жилищ. Внимательны к фольклору. Фольклорные темы постоянно привлекают Рериха. Понятия «Заморские гости», «Торговые гости» живут в былинах о Садко и Чуриле Пленковиче, в крестьянских преданиях, где постоянна тема гостей, прибывших из дальних краев в Ильмень-озеро. И темы великих битв русского народа то с татарами, то с Литвой, то со шведами живы в народе, живы и образы богатырей — защитников Руси.

Рерих-«декадент», так называет его теперь Стасов, Рерих-модернист, как называют его зачастую в позднейших искусствоведческих трудах, как раз ощущает и воплощает именно эти, истинно народные темы. В том числе тему русского богатырства. Образы Ильи Муромца, Микулы Селяниновича, Святогора навсегда входят в его живопись.

Писал бы их художник прежде, в конце девяностых годов, они непременно походили бы на васнецовских богатырей. Сейчас Илья Муромец ближе к врубелевскому богатырю, чудовищно огромному, на таком чудовищно огромном коне, что кажется — разверзнется, поглотит его сейчас земля. У Рериха в тех же зеленых холмах, над теми же синими реками, где стояли свайные поселки, пашет огромной сохой Микула, направил стрелу в невидимого врага Илья. Тяжел, приземист его конь, и сам Илья крепок, тяжел, как истинный воин древней славянской рати, отражающей набеги чужих племен.

Муромец одет, снаряжен именно так, как снаряжались воины, погребения которых во множестве раскапывал археолог в Новгородской и Тверской губерниях. Орнамент домотканой рубахи, выглядывающей из-под кольчуги, — славянский орнамент, остроконечный шлем кован доморощенным кузнецом, узоры колчана, натянутого лука, конской сбруи — все верно археологии.

Это вообще принцип живописи Рериха. Ладьи «Заморских гостей» — те самые ладьи-дракары, что выставлены норвежцами в музее, рядом с плотом «Кон-Тики». «Каменный век» точен, как музейный макет. Девушка с картины «За морями — земли великие» одета так, что костюм ее можно выставить в этнографической витрине как образец одежды северного племени.

Вышивка белой рубахи, узор пояса, ожерелья, перстни, кожаная обувь, подвешенные к поясу нож, гребешок, сумочка — все изображено с педантической, можно сказать, с фотографической точностью, все кажется зарисованным с натуры, да и зарисовано с натуры — с археологических находок.