Константин Шилов - Борисов-Мусатов

Намечает Виктор в той же переплетенной книжице, заполняемой с 25 ноября 1889 года и названной весело: «Записки сумасшедшего по искусству живописи и другим предметам», вот такие планы и наброски: «Просительница» (у сельского попа), «Умирающий пьяница и лошадь», «По дороге»… Последняя тема обдумывается в нескольких вариантах: «По дороге с экзаменов» (реалистка), «По дороге с этюдов (я и Сапожников)», «По дороге на этюды»…

Откуда эти темы взялись — понятно. Пока боголюбовская идея открытия школы при музее все обсуждалась «в инстанциях», саратовская общественность решила создать в городе Общество любителей изящных искусств. В марте состоялось общее собрание членов-учредителей. Коновалов был избран в совет старейшин общества, издали книжечку с перечнем его «действительных членов», где наряду с Ф. А. Васильевым и В. В. Коноваловым значился уже их ученик — Виктор Эльпидифорович Мусатов! С ноября 1889 года бывший домашний коноваловский «клуб» получил права гражданства как студия при обществе, и если полистать первый годовой отчет о работе студийцев, сразу найдешь следующие темы для эскизов: «Урок», «Просительница», «По дороге в город»…

Взяв этюдник и набросив на правое плечо черный плащ, Виктор шагал, не отставая от товарища… Слева на солнце сверкал склон горы. Сапожников то и дело снимал фуражку, утирал взмокший лоб. Присаживались, развязывали узелок, который нес Сапожников, перекусив, рисовали. Виктор изобразил и остановку в пути, и их, идущих вдвоем, со спины. Постарался передать в своей фигуре деловитость и неторопливое достоинство. А плащ, скрывающий больную спину — в виде драпировки, — придавал его облику что-то романтическое.

Летом того же года более полумесяца не вылезал Мусатов с выставки передвижников, привезших в Саратов девяносто две картины. На семнадцатой выставке товарищества он увидел «Выход Христа с учениками в Гефсиманский сад» Н. Н. Ге, «На Генисаретском озере» В. Д. Поленова, «Все в прошлом» В. Н. Максимова, но более всего ему близки сказочные и жанровые вещи: «Иван-царевич» В. М. Васнецова, «В дороге» С. В. Иванова… Последнюю работу он не мог не вспомнить, когда приступил к выполнению задания в студии на сходную тему и сделал рисунок. «Лошадь пала» (крестьянин, на коленях плачущий над лошадью).

Весело, живо, легко заполнял он свою тетрадь набросков и записей! Реалист Сапожников, тоже мечтавший о художнической стезе, придумывал вместе с Виктором причудливые монограммы и росписи: оба делали начертание своей фамилии похожим на палитру с лежащими на ней кистями. Даже по этим наивным попыткам утвердить свое «я» прослеживается растущее самосознание девятнадцатилетнего юноши. Он худ и светловолос, и, вскидывая голову, отбрасывает назад тонкими пальцами пока еще не остриженную шевелюру. Он часто теперь рисует самого себя. Изображая очередную вариацию своей подписи, тут же копирует роспись Коновалова: он все примеряет себя к учителю!.. Но другая юность, другие надежды, другой рассвет:

Новые, только что опубликованные стихи Фета переписал Виктор на один из листов с набросками. Сейчас его душа полна этой светлой высью, готова лететь — «в мир стремлений, преклонений и молитв». И он, кому предстоит долго биться, чтобы найти и отстоять себя в искусстве, полон юной дерзости, бросающей вызов обывательскому быту с его «страстями» и «бурями в стакане воды»:

А еще был Баракки!.. Они часто встречались, будут и позже общаться: Коновалов, Мусатов и Баракки. И можно что-то существенное недопонять в истоках юного мусатовского воодушевления, если забыть колоритную фигуру итальянца-художника, которая была на виду у всего Саратова! Газеты писали то о бенефисе «художника-декоратора, выпускника Миланской академии художеств Э. Сальви (Баракки)», то о назначении его художником нового драматического театра. Этторе Паоло Сальви стал одним из главных учредителей Общества любителей изящных искусств, ведущим преподавателем и наставником молодежи. Авторитет его был огромным. Когда в Россию приехал великий итальянский трагик Томмазо Сальвини и Москва была потрясена его триумфом, саратовцы поручили своему Сальви упросить великого актера приехать в Саратов. Поручение было выполнено.

Что-то львиное в облике: всегда серьезное лицо, чуть печальный светлый взор, крупный нос, седеющие усы и борода, большой открытый лоб с зачесанными назад рыжеватыми с проседью волосами и высокий рост. Этторе Паоло Сальви, или просто — Гектор Павлович Баракки был внушителен! Строгостью, уравновешенностью натуры и манерами несколько напоминал он Боголюбова.

В Саратове Баракки появился в 1873 году и прожил здесь сорок два года — до своей кончины. Сохранились рассказы, что молодой художник — искатель лучшей доли, выпускник то ли Миланской, то ли Флорентийской академии (не исключено, что учился в обеих) попал в Россию случайно, заключил контракт с купчишкой, везшим по Волге товары на Нижегородскую ярмарку, и писал для него панорамы, выставлявшиеся на палубе беляны. Но ходили небезосновательные слухи о том, что разлука с любимой родиной была для Баракки вынужденным бегством: возвышенный романтик был революционером, исповедовал учение Мадзини, находился в рядах гарибальдийцев. Спасаясь от ареста, попал в Вену, и там, встретившись с одним из саратовцев-фотографов, впервые услышал о существовании города Саратова. Плывя вниз по Волге, он увидел его однажды и был поражен, ступив на берег. Он не читал Грибоедова и не знал знаменитой фразы о «теткиной глуши»: молодой итальянец не понимал тогда ни слова по-русски. Но он увидел солнечный город, где Азия столкнулась с Европой: русские, татары, мордва, киргизы, как называли тогда казахов, а с другой стороны — немцы, французы, поляки и… итальянцы! Да, да, он услышал итальянскую речь и итальянские имена! Если над мощеной главной городской улицей — Немецкой — красовались афиши на русском и на «готике» (Саратов с екатерининских времен был центром немцев-колонистов), если владельцами иных магазинов были французы — заезжие и потомки пленных армии Наполеона, то актеры, игравшие в местном театре, оказались соотечественниками вчерашнего гарибальдийца!.. Разлив Волги напоминал ему Неаполитанский залив, город с красивой и четкой планировкой улиц лежал меж невысоких, поросших дубовыми лесами холмов, расположенных амфитеатром. «От добра добра не ищут» — говорит, русская пословица. И Баракки остался тут навсегда.

Баракки не Коновалов, он был строг. И Виктору ближе, доступнее казался Василий Васильевич. Но Гектор Павлович — «декоратор», пейзажист, певец Волги. И еще — Баракки в дополнение к более простецкому Коновалову являл собой образец академического мэтра. «Он был, — напишут о нем позднее, — действительно „артистом с головы до ног“, с традиционным набором романтических причуд, с особой, чуть-чуть вызывающей манерой держаться. Он… первым в Саратове… показал, как должен вести себя настоящий художник: подчеркнутое достоинство контрастировало с обликом тех художников, которые привыкли держаться незаметно, робко, как будто виновато…»