Владимир Шадруский - Марк Алданов - комментатор русской классики

Чтение произведений Герцена - это благое дело просвещенного человека. Но моральный облик такого чтеца может быть разным, а Герцен в этом не повинен. Так, в очерке «Сараевское убийство» (1939 г.), рассказывая об одном из организаторов убийства эрцгерцога Фердинанда, Алданов характеризует Владимира Гачиновича и среди его различных поступков обнаруживает, что тот переводил Герцена и Бакунина, но в убийцы эрцгерцога подобрал человека, «Герцена не читавшего» [234] Алданов М.А. Сараевское убийство // Алданов М.А. Соч.: В 6 кн. М., 1995. Кн. 2. С. 565. .

Благодаря опыту и деятельности Герцена Алданов сохраняет убежденность и в правоте своего выбора - выбора свободной жизни за пределами родины. Свободу он воспринимает как непременную ценность, которая определяет и нравственный порядок писателя.

В статье «О положении эмигрантской литературы» (1936) Алданов, полемизируя с Г.И. Газдановым, утверждавшим, что если бы за границей были люди, способные стать гениальными писателями, то им «нечего было бы сказать; им помешала бы писать “честность с самим собой”» [235] Алданов М.А. О положении эмигрантской литературы // Алданов М.А. Соч.: В 6 кн. М., 1996. Кн. 6. С. 450. , доказывает другое: «То “внутреннее моральное значение”, которое имел в виду Толстой... у каждого из них было своё» [236] Там же. С. 451. . По мнению Алданова, жизнь на родине или пребывание в эмиграции не сказывается на «внутреннем моральном значении» писателя, и Герцен указывается среди тех писателей, у которых эмиграция такое моральное значение «не отняла».

Эмигрантский характер личности и творчества Герцена станет тенью самого Алданова. Рассуждая о тягости писателя без читателя, он обмолвится: «Мы здесь уже много лет занимаемся тем, что Герцен назвал “самочитатель- ным печатаньем”. Я всегда думал, что люди сделали профессию из того, что никогда профессией быть не должно: из искусства» [237] Алданов М.А. - Н.А. Тэффи, 24 августа 1949 г. // «Приблизиться к русскому идеалу искусства.»: Из литературной переписки М.А. Алданова / Подгот. текста, публ. и коммент. А.А. Чернышева // Октябрь. 1998. № 6. С. 142-163. ЦКЪ:ййр://тааа2Іпе8.ш88.ш/ос1;оЬег/1998/6/ѵо8.й1т1 . Самоирония Алданова опирается на редкую фразу - слова, произнесенные Герценом в письме к Н.П. Огареву. Правда, в письме речь шла об экономии средств на гонорары, о признании того, что статьи его издания, мало кому нужные в Европе, хорошо разносятся в Петербурге: «Все, что мы печатаем за границей по-русски, - филантропия и себяобман, ничего не идет <...> Из-за чего же мы здесь будем харчиться - на самочитательное печатание» [238] Герцен А.И. Письмо к Н.П. Огареву. 17 (5) марта 1869, Ницца // Герцен А.И. Собрание сочинений: В 30 т. М.: АН СССР, 1955-1966. Т. 30. С. 62. . Но фраза Герцена, брошенная в финансовом контексте журнальной жизни, становится метафорой отсутствия читателя и бесполезности эмигрантского послевоенного слова. Таким утонченным, литературным способом Алданов выражает свою горечь от тяжелого осознания одиночества литераторов Зарубежья.

В некрологическом очерке «Мережковский» (1942) Алданов даст характеристику контексту, в котором развилась «литературная политика» Мережковского, и упрекнет литературную критику эмиграции в чрезмерной оппозиционности. Слова Герцена станут фоном, помогающим выразить Алданову положительное отношение к успеху произведения старшего современника: «Полагалось поругивать даже “Леонардо”, - одну из не столь уж многочисленных русских книг, ставших общеизвестными на Западе. А.И. Герцен писал в 1869 году своей дочери: “Вчера мы все обедали у Гюго... Старик очень мил. Саша (А.А. Герцен. - М.А.) судит по-студенчески, в Гюго есть сумасшедшие стороны, - но неужели он может думать, что можно владеть умами во Франции с 1820-х годов до 69 - даром!”. Эта, в общей форме верная, мысль может быть отчасти отнесена и к знаменитой книге Д.С. Мережковского: ее читают больше сорока лет на очень многих языках, - “даром” такого не бывает» [239] Алданов М.А. Мережковский // Алданов М.А. Армагеддон. Записные книжки. Воспоминания. Портреты современников / Сост. Т.Ф. Прокопов. М.: НПК «Интелвак», 2006. С. 461. .

Пожалуй, самым большим герценовским интертекстом обладает роман «Истоки» (1943-1946). Одно имя автора «Былого» упоминается 20 раз! Известный политик-эмигрант Бакунин, выведенный в романе как историческое лицо, участвует в нескольких сценах. Удивительно, но в его речи имя Герцена используется так часто, будто бы Александр Иванович член его семьи. Вот и Мамонтову после знакомства он говорит: «Немцы хуже, гораздо хуже! Нехорошо так говорить, но каюсь, я терпеть не могу немцев! Не во многом я сходился с покойным Герценом, а в этом сходился. Он тоже немцев не выносил...» [240] Алданов М.А. Истоки // Алданов М.А. Собр. соч.: В 6 т. М., 1991. Т. 4. С. 457. . А в других эпизодах Герцен оказывается важным оценщиком в и беседе, и в обеде: «Вот несут обед! Благодарите судьбу, а то я вас заговорил! Я и Герцену, и Маццини, и Прудону, и Тургеневу не давал слова сказать, хоть они все были мастера поговорить» [241] Там же. С. 462. ; «...Бакунин с тем же аппетитом принялся за бифштекс.

- Герцен тоже всегда изумлялся моим порциям. Сколько он меня кормил и поил, покойник!.. Он думал, кстати, что он гастроном. А на самом деле аппетит у него был как у старушки, и он все заливал мерзким английским соусом, так что настоящие гастрономы на него смотрели с отвращением, а на меня изумленно» [242] Там же. С. 464. . Другой исторический персонаж - Герцен - так и остается внесценическим, но благодаря веселым комментариям Бакунина читатель получает довольно-таки обстоятельную характеристику автора «Былого», он словно становится участником действия. И заметим, с расспросами о Герцене никто к Бакунину не пристает, но тот всякий раз выходит в беседе на Герцена. Не подтверждение ли это зависимости от его личности? Вот и в эпизоде, где Мамонтов раскрывает свое художественное увлечение и рассказывает о написанной им картине «на сюжет из жизни Стеньки Разина», Бакунин, отвечая, об ращается за примерами, в которых главное место - характеристика Герцена: «Стенька Разин был большой человек, нам всем до него далеко: и Марксу, и Маццини, и мне, грешному. Я всегда думал, что разбой самая отрадная и почетная страница всей народной жизни. В России только разбойник и был настоящим революционером!.. Ну да, ты носа не вороти! А то кто же: декабристы, что ли? Или Герцен? Герцен был либеральный барин, сибарит, фрондер и чистоплюй, вообразивший себя революционером, вот как он воображал себя гастрономом! Умница был, талантливейшее перо, но революционер он был курам на смех. Он всю жизнь рефлектировал на самого себя, а это для революционера вещь вреднейшая и невозможная» [243] Там же. С. 466. . Интересно, что Мамонтов, оценив надменный тон в отношении Герцена, тоже начинает играть по правилам Бакунина, вот и в предложении своей помощи революционерам он юмористически осторожен и предупредителен: