Владимир Шадруский - Марк Алданов - комментатор русской классики

Таким образом, в различных текстах Алданова - в публицистике, литературно-критических статьях, очерках, романах проявляется знание герценовско- го слова. Оно становится многоаспектным: то являет собой аргумент, то средство осмысления и критики, то средство рефлексии главного персонажа. Философия, публицистика Герцена, торжествующая в них свобода наиболее привлекательны для Алданова. Более того, алдановское отношение к либеральным ценностям имеет во многом герценовскую основу. И вместе с тем Герцен для Алданова - это не безусловный гений, а писатель, политик, который делал ошибки, но совершил главное - обозначил традицию свободного слова, которую так ценили русские эмигранты и которой, на их взгляд, не хватает советскому человеку - писателю и читателю.

Для начала выяснения рецепции Достоевского в творчестве Алданова необходимо отметить, что самой обстоятельной публикацией по этой теме является работа В.А. Туниманова [264] Туниманов В.А. Достоевский в художественных произведениях и публицистике М.А. Алданова // Туниманов В.А. Достоевский и русские писатели. СПб.: Наука, 2004. С. 236-271. . В данной статье хронологически прослеживается вся история обращения Алданова к наследию Достоевского. Самыми неоднозначными публикациями, на наш взгляд, стали работы Ж. Тассиса [265] Тассис Ж. Достоевский глазами Алданова // Достоевский и ХХ век / Под ред. Т.А. Касаткиной: В 2 т. М., 2007. Т. 1. С. 382-405; Тассис Ж. Роман «Преступление и наказание» в двух романах М.А. Алданова // Достоевский и русское зарубежье XX века / Ред.: Ж.-Ф. Жакар, У. Шмид. СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. С. 147-158. , в которых утверждается, что Алданов «исправил» «Преступление и наказание» в двух собственных романах («Ключе» и «Начале конца»), «внес поправки к портрету главного персонажа этого романа» [266] Тассис Ж. Роман «Преступление и наказание» в двух романах М.А. Алданова // Достоевский и русское зарубежье XX века / Ред.: Ж.-Ф. Жакар, У. Шмид. СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. С. 147. . Но, разумеется, в притяжении Алданова к «черному бриллианту» русской литературы и в отталкивании от него все еще остаются неизученные нюансы.

Исследователями определено, что для Алданова характерно пристальное изучение биографии Достоевского, припоминание фактов его жизни в публицистических работах, очерках, рассказах и романах. Ему, как добросовестному и пытливому литератору, было известно о научных материалах по жизни и творчеству Достоевского, выпускавшихся в разные годы: в дореволюционной России, в СССР и в эмигрантских изданиях. Естественно, он не мог не знать и работы XIX века, и труды первой трети XX века: российские, советские издания и публикации о Достоевском в эмигрантских журналах, например, «Современных записках».

В 1920-е годы, когда Алданов был уже автором известной книги о Л. Толстом, он, по-видимому, поверил в свои силы и возможность написания труда о Достоевском [267] Алданов М.А. [Письмо к И.А. Бунину от 28 августа 1929 г.] // Новый журнал. 1965. № 8. С. 275. . Но одной веры оказалось слишком мало. Характеризуя алдановский замысел создания биографии Достоевского в 1929 г., В.А. Туниманов предположил, что Алданов просто «не смог найти “ключа” к личности

Достоевского» и потому «отступил перед задачей, оказавшейся непомерной» [268] Туниманов В.А. Достоевский в художественных произведениях и публицистике М.А. Алданова // Туниманов В.А. Достоевский и русские писатели. СПб.: Наука, 2004. С. 237. . Более того, Ж. Тассис полагает, что Алдановым «Достоевский не был оценен ни как человек или мыслитель, ни во многом как писатель», что философия Достоевского воспринималась им как «насквозь ложная» [269] Тассис Ж. Достоевский глазами Алданова // Достоевский и ХХ век / Под ред. Т А. Касаткиной: В 2 т. М., 2007. Т. 1. С. 382, 385. .

Алданов формировал свое мнение на основе документов, свидетельств очевидцев, воспоминаний, и всякий раз отмечал то, что непреложно, что требует проверки, а что идет от его собственной оценки. В «Армагеддоне» он впервые использует творчество Достоевского как полигон для своих пространных высказываний. Мысли Алданова, выстроенные на основе ассоциаций с идеями, героями Достоевского, разнообразны. Так, рассуждая о войне, «первым русским пораженцем или, вернее, первым теоретиком русского пораженчества» [270] Алданов М.А. Армагеддон // Алданов М.А. Армагеддон. Записные книжки. Воспоминания. Портреты современников. М., 2006. С. 93. он называет Смердякова. Заметим, что слово «достоевщина», которая противниками творчества писателя используется, в основном, в отрицательном значении, у Алданова наделяется отличительным качеством, но не оценкой. Он пишет: «Этот человек, не имевший ни малейшего представления о политике, был в своей области, в области “достоевщины”, подлинный русский пророк, провидец безмерной глубины и силы необычайной. Октябрьская революция без него непонятна; но без проекции на нынешние события непонятен до конца и он, черный бриллиант русской литературы» [271] Там же. С. 97. . Благодаря Достоевскому постижение революции как явления находится не только в политических, но и психологических, моральных координатах. Алданов с горечью писал о том, как ошибался Достоевский. Обращаясь к «Братьям Карамазовым», он пишет о речи прокурора Ипполита Кирилловича, которая венчается мыслью, что «роковая тройка наша» будет остановлена другими народами, ужаснувшимися ее [272] Там же. С. 99. . Действительно, Европа смогла обуздать шальную тройку, но ее гуманизм заставил принести в жертву Россию. И если в первом случае Достоевский ошибался, то все же, предчувствуя высокую жертвенную роль России, во втором случае он оказался прав. Однако это уже суд над алдановским текстом, суд 91 год спустя.

В одном из первых своих очерков «Убийство Урицкого» (1923) Алданов с восхищением писал о герое-бунтаре, убившем видного комиссара: «По разным причинам я не ставлю себе задачей характеристику Леонида Каннегисера. Эта тема могла бы соблазнить большого художника; возможно, что для нее когда- нибудь найдется Достоевский. Достоевскому принадлежит по праву и тот город, в котором жил и погиб Каннегисер, страшный Петербург десятых годов» [273] Алданов М.А. Убийство Урицкого // Алданов М.А. Собр. соч.: В 6 т. М., 1991. Т. 6. С. 487. . Один из важных моментов очерка - в характеристике поступков персонажа Алданов использует наблюдения «сердцеведа» Достоевского. Он объясняет читателю, зачем накануне убийства Каннегисер звонил Урицкому: «...Ему психологически было необходимо это страшное ощущение. Зачем Раскольников после убийства ходил слушать звонок к квартире Алены Ивановны?» [274] Там же. С. 510. Затем Алданов пишет и о состоянии перед самим убийством: «Его ощущения в те минуты мог бы передать Достоевский, столь им любимый.» [275] Там же. С. 512. .