Владимир Шадруский - Марк Алданов - комментатор русской классики

Сюжетная ситуация, связанная с преступлением Раскольникова, на долгие годы станет предысторией многих сюжетов и высказываний Алданова. Ему на веку выпало видеть не просто множество христиан, убивающих себе подобных, но именно современников, вернувшихся к средневековым нравам хладнокровных профессиональных убийц.

В очерке 1930 г. «Азеф» Алданов, используя аналогию с ситуацией персонажей Достоевского, пытается расцветить характер личности своего героя. Он описывает смелый поступок Азефа, поступок, который, по Достоевскому, часто делают убийцы - посещают место преступления, чтобы получить дополнительные острые переживания: «Он сделал то, что должен был бы сделать по Достоевскому: Азеф пришел к Бурцеву в гости, якобы по делу. Сцена поистине поразительная: Бурцев знал , что Азеф - предатель, Азеф знал , что Бурцев это знает. Пожалуй, у Достоевского такой сцены не найти. Пошел Азеф, вероятно, на разведку. А, может быть, и “для ощущений”. Ощущений у него в жизни было вполне достаточно. Но такого, вероятно, не было» [276] Алданов М.А. Собр. соч.: В 6 т. М., 1991. Т. 6. С. 460. . В «Картинах октябрьской революции» [277] Алданов М.А. Картины октябрьской революции // Алданов М.А. Армагеддон. Записные книжки. Воспоминания. Портреты современников. М., 2006. С. 180. (1935-1936) Алданов напишет об убийцах Шингарева и Кокошкина и о характере их разговоров после расследования: «Общий тон их вообще был очень шутливый - совсем не по Раскольникову».

Наиболее полноценно сюжет о нераскрытом петербургском преступлении воплотился в трилогии «Ключ» - «Бегство» - «Пещера», но здесь первостепенное значение обрела не психология убийцы или его философия, а иллюзия убийства, иллюзия его раскрытия. Потому и пара персонажей, напоминающая своим общением Раскольникова и Порфирия - Браун и Федосьев, - по сути дает существенное отвлечение от текста Достоевского. Если оставить в стороне детективный сюжет, то читателю придется обратить внимание на особенности характера главного героя. Александр Браун, в прошлом социалист, европеизированный человек, развитая личность, таит в себе тайны свидригайловского типа. Он хочет помочь России, помочь окружающим, но производит на всех обманчивое впечатление. Если младший Яценко еще видит в нем бескорыстного труженика, борца за благо родины, то Федосьев - убийцу, Муся Кременецкая - демонического любовника, вожделенное счастье, а все прочие - сумасшедшего. При всем благородстве своей натуры, Браун не в состоянии стать частью общества, частью народа. Он слишком умен, слишком эгоцентричен, устает от людей и от себя. Именно о таких личностях писал В. Ерофеев: «Активизация личностного начала создает условия для нарушения гуманистических норм... Любовь к человечеству - это дань родовому инстинкту, это своеобразный категорический императив обезбоженного сознания. развитая личность охотно свидетельствует о своей любви к человечеству, однако не выносит реального соприкосновения с людьми» [278] Ерофеев В. Найти в Достоевском человека // Найти в человеке человека: Достоевский и экзистенциализм. М.: Зебра Е; ЭКСМО, 2003. С. 68-69. . Так и «стремления Раскольникова фокусируются в определенном желании сделаться “благодетелем человечества” - желании одновременно често- и человеколюбивом. Мирное сожительство таких разнородных принципов в душе европейской личности - явление распространенное, но далеко не всегда ею осознанное. Преступление уничтожило это сожительство» [279] Ерофеев В.В. Вера и гуманизм Достоевского // Ерофеев В.В. В лабиринте проклятых вопросов: Эссе. М.: Союз фотохудожников России, 1996. С. 64. . Европейская фамилия Брауна - русского человека - подчеркивает этот европеизм, подсказывает возможность такого совмещения. Но Алданов, взвешивая на весах родовую общность и ярких личностей, естественно, получает результат не в пользу последних. Желание быть свободным, независимым, от людей и веры, импонирует писателю в большей мере. И слабости Раскольникова, который не в состоянии выдержать муки одиночества, Алданов противопоставил бы достойный уход пресытившегося жизнью и уставшего от своей личности Свидригайлова. По мысли Достоевского, «не получая необходимых соков от жизнетворной идеи бессмертия души, гуманизм стремится к своему распаду» [280] Там же. С. 59. . Очень похожей на это стремление к распаду выглядит жизнь атеиста Брауна.

В других текстах 1920-1930-х годов Алданов обращается к этой теме как бы вскользь. В очерке 1935 г. «Жозефина Богарне и ее гадалка» он так цитирует Достоевского: «“Нет, те люди не так сделаны; настоящий властелин, кому все разрешается, громит Тулон... Нет, на этих людях, видно, не тело, а бронза!..”. “Все, что перечислено в этих знаменитых строках "Преступления и наказания", действительно было в жизни Наполеона”» [281] Алданов М.А. Жозефина Богарне и ее гадалка // Алданов М.А. Соч.: В 6 кн. М.: Новости, 1994. Кн. 1: Портреты. С. 110. .

«Начало конца» (1936-1942) - роман, в котором одна из сюжетных линий впервые связана с историей героя типа Раскольникова. В этом романе цитат из Достоевского едва ли не больше, чем во всей трилогии «Ключ» - «Бегство» - «Пещера». А история преступления Альвера должна восприниматься именно как составная часть присутствующего здесь текста Достоевского.

Еще в публикации 1930 года «Из записной тетради» Алданов «сделал ряд нравственных упреков в адрес романа “Преступление и наказание”. Особенно подробно он критиковал изображение наказания - каторгу, эпилог. Достоевский лучше, чем кто-либо другой из классиков знал, что такое каторга. Описать ее по-настоящему значило бы вызвать безнадежную путаницу во всем замысле романа, наказание тоже стало бы преступлением, и от идеи очищения страданием осталось бы, вероятно, немного.» [282] Чернышев А.А. Алданов в 1930-е годы // Алданов М.А. Соч.: В 6 кн. М., 1995. Кн. 4. С. 11. А.А. Чернышев говорит, что в этом романе «ситуацию “Преступления и наказания” Алданов переносит во Францию 1930-х годов и обнаруживает, что замыслившего убийство в целях ограбления юношу-анархиста не могут терзать ни духовные, ни нравственные проблемы, что для него лишить другого человека жизни, не оставив улик, - лишь интересная техническая задачка, способ самоутвердиться. Достоевский наделил преступника богатым духовным миром, чувствительностью, Алданов смотрит на своего Альвера трезво и презрительно» [283] Там же. . А революционер Вислиценус, перечитывающий в зарубежной командировке Достоевского, вообще многие образы и саму личность Достоевского воспринимает цинично: «Он - враг, и к черту его! Ведь нас он именно “собственными руками задушил бы”. Гениальный романист? Ну, и издавали бы “Преступление и наказание”.» [284] Алданов М.А. Соч.: В 6 кн. М., 1995. Кн. 4. С. 26. .