Элизабет Уилсон - Богема: великолепные изгои

Поскольку все герои Готье испытывают проблему с гендерной идентификацией, неудивительно, что наиболее романтической формой чувственной любви в романе оказывается самая далекая от нормы, однополая любовь. Это и последняя модная новинка, и бесовское искушение, злой рок, который д’Альбер превозносит, когда рассказывает о чувствах, которые вызывает в нем Теодор:

«Любить, как я любил, чудовищной, постыдной любовью… чувствовать, как тебя снедает безрассудный и непростительный даже с точки зрения самого отпетого вольнодумца огонь. Что такое обычные страсти по сравнению с этой?.. <���…> Итак, сладостным мечтам… суждено было превратиться в коварного сфинкса с двусмысленной улыбкой, с двусмысленным голосом — и я стою перед ним, не смея даже пытаться разгадать тайну!» [425] Там же.

Довольно логичное завершение современной любви, которая всегда являлась роковой и запретной страстью: чувственная любовь была неотделима от греха, судьбы и смерти.

В романах «Утраченные иллюзии» и «Блеск и нищета куртизанок», написанных в том же году, что и роман Готье, Бальзак рассказывает о приключениях Вотрена, преступника, аббата и полицейского, персонажа, прототипом для которого послужил скандально известный Эжен Франсуа Видок. Видок был исправившимся преступником, который стал начальником полицейской бригады и в 1828 году опубликовал мемуары, пользовавшиеся большим успехом. Однако, в отличие от своего прототипа, который в автобиографии ничего не говорил на этот счет, бальзаковский Вотрен был гомосексуален.

Вотрен — бесовской персонаж, наделенный небывалой силой и хитростью, в то же время ему не чуждо благородство, а в своей любви к молодому, сбившемуся с пути протагонисту, Люсьену де Рюбампре, он трогателен и даже трагичен. Люсьен, начинающий поэт, наоборот, представляет собой слабого, женственного и самовлюбленного щеголя, который, хотя и якобы любит преданную ему куртизанку Эстер, роковым образом поддается чарам Вотрена и, по-видимому, подчиняется его власти. Пассивность самовлюбленного Люсьена контрастирует с обаянием Вотрена, располагающимся на другом краю спектра маскулинности.

Вотрена нельзя считать представителем богемы, однако он воплощает в себе характерный для богемы дух бунтарства, толкающий на нарушение норм, в том числе сексуальных. Богемные мужчины XIX столетия имели связи с проститутками и открыто жили со своими любовницами, отвергая традиционный буржуазный брак. Богемные женщины, хотя это давалось им с куда большим трудом, чем мужчинам, претендовали на то, чтобы пользоваться такой же сексуальной свободой. Важной составляющей стереотипного образа богемы была любовь к вину, женщинам и песням, однако — хотя, конечно, в большинстве своем мятежные художники были гетеросексуальными — наряду с такой жовиальностью в богемной жизни оставалось место и для более провокативных, гомо- и бисексуальных предпочтений.

Неудивительно, что тех, кто преступал сексуальные нормы, привлекало общество, игнорировавшее или активно разоблачавшее буржуазную мораль. Однако доля гомосексуалистов в богемном обществе объяснялась не просто стремлением к социальному комфорту. В обществе много спекулировали относительно того, существует ли связь между гомосексуальностью и творческой одаренностью [426] О том, что это отрицание по-прежнему не теряет своей актуальности, свидетельствуют издания Penguin романа Бальзака «Блеск и нищета куртизанок» (название весьма неуклюже переведено как «Высота и низость шлюх» [A Harlot High and Low]) и «Избранных стихотворений» Артура Рембо. Рейнер Хеппенстол, переводчик Бальзака, полагает, что считать любовь Вотрена к Люсьену гомосексуальной означает накладывать представления XX века на культуру, в которой сильная привязанность между зрелым мужчиной и юношей была в порядке вещей. Однако, даже не вчитываясь в текст романа, мы обнаруживаем нелепость этого утверждения. Например, в отчасти комичном предисловии к роману Вотрен встречает в тюрьме бывшего любовника. Бальзак говорит об этом любовнике как о предмете страсти Вотрена и сообщает, что в тюрьме его поместили в особое помещение для «третьего пола», гомосексуалистов, ведущих себя как женщины. Оливер Бернард в предисловии к сборнику Рембо не менее смехотворно заявляет: «Не думаю, что его гомосексуальность имеет значение по сравнению с тем, каким человеком он был», — как будто бы сексуальность поэта можно полностью отделить от «того, каким человеком он был», ведь, даже если вслед за Мишелем Фуко отрицать доминирующие сексуальные идентичности, отсюда еще не следует, что сексуальное поведение человека не имеет никакого значения в контексте его жизни и творчества в целом. Оба предисловия были написаны в 1960-е годы, но характерно, что Penguin не счел нужным их менять. . Такое отклонение от нормы не было просто нарушением морали, оно также подразумевало новый, запретный опыт, знакомство с другими личинами, оно обостряло восприятие. Как писал критик Пол Шмидт, «быть гомосексуалистом или даже бисексуалом — значит постоянно размышлять о своей жизни так, как это не приходится делать гетеросексуальным людям… сознавать наличие другой возможности, другого измерения» [427] Schmidt P. Visions of Violence: Rimbaud and Verlaine // Stamboulian G., Marks E. (eds) Homosexualities and French Literature: Cultural Contexts / Critical Texts. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1979. P. 235. . Гомоэротизм, полагал Шмидт, отделяет секс от воспроизводства вида и поэтому отрицает законы времени; он воплощается или, по крайней мере, стремится к тому, чтобы воплотиться в вечно длящемся настоящем моменте, полном неординарности, волшебства и восторга. Западная культура объявила его вне закона и свела к психическому расстройству. Поэтому он переживается как отчужденность и отверженность, хотя мог бы более конструктивно восприниматься как позиция в культуре: сама обособленность и маргинальность лесбиянки и гея дарят им ценную возможность критического взгляда [428] Ibid. .

В новом городском обществе ослабевает и расшатывается прямая связь между традиционно мужскими качествами и физиологическим полом. По мнению Шарля Бодлера, водоворот городской жизни породил новые, более маскулинные типы женщин: лесбиянок, работниц и проституток. В то же время общество спектакля делало мужчин женственными. Будучи безвестным писателем и пассивным потребителем, фланер-вуайерист или представитель богемы словно бы превращался в женщину, наблюдая за жизнью города. Об этой тревожной метаморфозе размышлял Вальтер Беньямин: для него фланерское плутание по городским джунглям было сродни импотенции — постоянным откладыванием оргазма [429] Benjamin W. Central Park // New German Critique / Transl. L. Spencer. 1985. 34. Winter. P. 40. См. также: Buck-Morss S. The Flâneur, the Sandwichman and the Whore: the Politics of Loitering // New German Critique. 1986. 39. Fall. Pp. 99–140. .