Вадим Парсамов - Декабристы и Франция

В «Опыте о нравах и духе наций» философ показывает постепенный характер развития английской цивилизации, сопровождающийся постепенным освобождением английского народа сначала от внешнего, а затем и от внутреннего порабощения. Историческое значение Великой хартии в его глазах столь незначительно прежде всего потому, что она принадлежит к нелюбимому Вольтером Средневековью. Хартия в его представлении не примирила Иоанна Безземельного с баронами, а, наоборот, усилила их раздоры. В результате Иоанн признал себя подданным Рима, а бароны предложили английскую корону французскому королю. Лишь с конца XIII в. при Эдуарде I Англия вступила на путь парламентского развития: «Звания баронов и пэров получали только те, кто входил в верхнюю палату. Палата общин начала распоряжаться субсидиями. Эдуард I придал вес палате общин для того, чтобы уравновесить власть баронов» 20. Однако народ в целом еще не созрел до такого уровня политической жизни. Все держалось исключительно на личности самого короля Эдуарда I, который в изображении Вольтера больше напоминает просвещенного монарха XVIII в., чем средневекового сюзерена.

В отличие от Монтескье для Вольтера главное – не законы, а цивилизация. Законодательство – всего лишь продукт цивилизации, а ее причиной и следствием является торговля. «Торговля, обогатившая английских горожан, – пишет Вольтер, – способствовала их освобождению, а свобода эта, в свою очередь, вызвала расширение торговли; отсюда и рост величия государства: именно торговля мало-помалу породила морские силы, с помощью которых англичане стали повелителями морей» 21.

Еще одно важное следствие торговли и признак цивилизованности – это демократизация общества. Чувство гордости английского купца «заставляет его, не без некоторого основания, сравнивать себя с римским гражданином, поэтому младшие сыновья пэров королевства не пренебрегают коммерцией». Английский демократизм противопоставляется феодальной спеси остальной Европы и в первую очередь Франции: «Во Франции распоряжаются маркизы, и любой из них, прибыв в

Париж из глубокой провинции с шальными деньгами и титулом маркиза Ака или Иля, может говорить о себе: “Человек, подобный мне, человек моего положения” – и гордо презирать негоцианта; сам негоциант так часто слышит презрительные отзывы о своей профессии, что имеет глупость за нее краснеть. Однако я не знаю, какая из этих двух профессий полезнее государству – профессия ли напудренного вельможи, которому точно известно, в какое время встает ото сна король и когда он ложится, и который принимает величественный вид, играя роль прихлебателя в приемной министра, или же профессия негоцианта, обогащающего свою страну, раздающего из своего кабинета приказания Сюратту и Каиру и содействующего процветанию всего света» 22.

Таким образом, Англия представляется Вольтеру страной наиболее естественного пути развития из всех стран мира, лишенной той знаковой мишуры, которой гордится аристократия феодальной Европы.

Мнение французских просветителей об Англии не было единым. Наиболее демократически настроенные мыслители, среди них такие, как Руссо и Мабли, достаточно негативно характеризовали английский политический строй. Мабли всю английскую историю сводит к борьбе вокруг Великой хартии вольностей: «В то время как преемники Иоанна Безземельного помышляли лишь о том, чтобы нарушить обе вынужденные у него необходимостью грамоты, народ, всегда беспокойный, не переставал жаловаться и с угрозами требовать возмещения причиненных ему несправедливостей» 23.

Эта борьба, не утихающая на протяжении всей истории Англии, по мнению Мабли, опровергает мысль Монтескье о равновесии властей. «Если равновесие различных властей, – спрашивает он, – установлено в справедливой соразмерности, то откуда эта постоянно возобновляющаяся тревога народа? Откуда вечные жалобы на правительство, которое беспрестанно обвиняют в измене долгу?» 24В действительности, как считает Мабли, в руках английского короля сосредоточено слишком много власти и при этом на него наложена слишком малая ответственность. Поэтому англичане «пользуются одной лишь полусвободой» 25.

Если Монтескье и Вольтер выражают как бы французскую (внешнюю) точку зрения на Англию и за их идеализацией этой страны, как мы видели, скрывается недовольство Францией, то Мабли в своей критике английского политического строя пытается встать на точку зрения англичан и представить Англию как бы изнутри. «По свидетельству англичан, – пишет он, – знающих свое отечество и отнюдь не ослепленных тем, что обыкновенно зовется благополучием государства, величайшим врагом, какого только имеет ныне их гражданское устройство, является продажность, порожденная богатством, роскошью и корыстолюбием» 26. Уже из самой терминологии, характеризующей английские нравы, нетрудно по контрасту догадаться, что является идеалом для Мабли. Это, конечно, античные республики с их чистотой нравов и презрением к роскоши и богатству.

Свой общественно-политический идеал Мабли описал в «Рассуждениях о греческой истории», переведенных на русский язык А.Н. Радищевым в 1773 г. 27. Образцом общественных добродетелей для Мабли служат древняя Спарта и ее законодатель Ликург: «Более шести сот лет Ликурговы законы, превосходящие мудростию все данные законы человекам, были там наблюдаемы с наивящею точно стию. Который народ, будучи столь прилеплен к добродетелям, как спартане, давал примеры столь великие, столь непрерывные умеренности? Презрения богатств и любви вольности и отечества? Читая их историю, мы возпламеняемся; если в сердце своем имеем хотя малое зерно добродетели, то дух наш воздымается и хочет, кажется, исступить из тесных пределов, в коих нас удерживает повреждение нашего века» 28.

Природному равенству людей, как считает Мабли, должно соответствовать равенство социальное и материальное, но этого нет в Англии, где царствуют «алчность и честолюбие» 29. Античные добродетели требовали от человека полного самоотречения для того, чтобы стать полноценным гражданином. «Человек-гражданин, – писал Руссо, – это лишь дробная единица, зависящая от знаменателя, значение которой заключается в ее отношении к целому – к общественному организму. Хорошие общественные учреждения – это те, которые лучше всего умеют изменить природу человека, отнять у него абсолютное существование, чтобы дать ему относительное, умеют перенести его я в общую единицу, так как каждый частный человек считает себя уже не единым, частью единицы и чувствует только в своем целом» 30.

Эти идеи оказали сильное воздействие на якобинцев 31и породили в их среде культ античных республик, в тона которых была окрашена якобинская диктатура. В противовес этому якобинско-античному мифу свободы либеральные политики и писатели создали английский миф. Но прежде чем перейти к его характеристике, следует остановиться на одном малоизвестном сейчас, но очень популярном в свое время в Европе предшественнике французских либералов, в произведениях которого уже были намечены все основные черты этого «мифа».