Вадим Парсамов - Декабристы и Франция

И опять бытовая тема выходит на первый план:

И завершается текст отрывком, написанным в стиле конспиративной поэзии с использованием тайнописи. Грядущее Светлое воскресение означает революцию, подготавливаемую членами тайного общества:

В этом стихотворении многие образы следует истолковывать двояко в соответствии с заключенным в них конспиративным содержанием. В то же время нагнетание бытовых деталей, в основном гастрономического характера, воссоздает реальную бытовую ситуацию, в которой проходят напряженные политические дискуссии. В этой связи интересна антитеза постного быта Кишинева (говеет Инзов) и кощунственного изобилия Каменки (и за бутылками au И сидят Раевские мои). Обедне противопоставляется обед. С одной стороны – сушеные грибы, часослов, с водой молдавское вино , а с другой – au, лафит, кло-д-вужо 62. При этом первое явно ассоциируется с деспотическ им правлением и содержит намек на политический характер пушкинской ссылки на юг:

Второе – с политической свободой и религиозным вольномыслием. Переплетение быта и идеологии дается на уровне одной фразы: демократический халат , который Давыдов надевает «перед обедом». Характерно, что свою поэзию Пушкин относит к миру каменских удовольствий, придавая ей одновременно и кощунственный и свободолюбивый характер:

Но быт – это не только еда, но и отношение к самым близким людям: детям, жене и т. д. И здесь на первый план выдвигается проблема языка общения. А там, где язык, там обязательно присутствуют своя «проза» и своя «поэзия». И если «проза» быта предполагает взгляд на быт как на что-то низкое и противопоставляет ему высокую небытовую сферу, то «поэзия» быта, наоборот, выделяет мир повседневности на фоне чужого неорганизованного пространства, по отношению к которому быт выступает как упорядоченная структура с наложенными на нее дополнительными ограничениями. Складывается язык, понятный только узкому кругу посвященных лиц. Это может быть как язык слов, когда изобретаются специальные словечки-окказионализмы, так и язык значений, когда общепринятая лексика получает специфический смысл, понятный лишь в определенном кругу посвященных. «Поэзия» быта перестает быть метафорой и превращается в бытовую поэзию, для понимания которой требуется реконструкция затекстовой реальности домашней жизни. Ее смысл совершенно очевиден и прозрачен для тех, кто живет этой жизнью, но темен для всех посторонних. Поэтому такая поэзия чаще всего остается за пределами истории литературы.

Между тем ее функция в культуре исключительно важна. Она организует бытовое пространство, превращая его в факт культурной жизни, по ней определяются общий культурный уровень эпохи, отношение человека к важнейшим общечеловеческим ценностям: любви, дружбе, повседневным заботам и т. д. В жизни декабристов такая поэзия играла гораздо большую роль, чем может показаться на первый взгляд. Без ее изучения в восприятии декабризма утрачиваются его плоть и кровь, а сами декабристы, превращаясь в идеологов, перестают при этом быть людьми.

Василий Львович Давыдов происходит из древнего дворянского рода. Его предок, монгольский мурза Мунчак, поступил в начале XV в. на службу к великому князю Василию I. Позже его род разделился на Давыдовых и Уваровых 63. По отцовской линии В.Л. Давыдов был в родстве с Ермоловыми и Каховскими, по материнской – с екатерининским фаворитом

Г.А. Потемкиным, Самойловыми и Раевскими. Герой войны 1812 года генерал Н.Н. Раевский был его единоутробным братом. Его двоюродными братьями были генерал А.П. Ермолов и поэт-партизан Д.В. Давыдов. Позже он породнится с декабристами М.Ф. Орловым и С.Г. Волконским, когда те женятся на сестрах Раевских. Все эти люди так или иначе были связаны с Каменкой.

На примере трех поколений каменских обитателей интересно проследить, как меняется характер их взаимоотношений с властью. Старшее поколение верой и правдой служит Екатерине II, за это получает поместья, деньги, чины и ордена. Среднее – оппозиционно по отношению к павловскому режиму. А.П. Ермолов и А.М. Каховский составляют так называемый смоленский заговор и подвергаются аресту 64, однако в дальнейшем ограничиваются открытым фрондированием и находятся в постоянной немилости у властей предержащих. И, наконец, младшее поколение Каменки принадлежит к наиболее радикальному течению в декабризме. Судьба этого поколения может быть выражена словами декабриста М.С. Лунина: «эшафот и история» 65.

Жизнь В.Л. Давыдова до 1819 г. в общем типична для русского аристократа. Он получил светское французское образование: сначала в пансионе аббата Николя, там же, где и М.Ф. Орлов и С.Г. Волконский, а затем дома, «где имел учителем Аббата Фромана (Abbé Froment)» (X, 190). По его собственному признанию, Давыдов «воспитание получил… поверхностное, не придаваясь особенно никакой науке, а более занимаясь французской словесностию» (X, 191).

В предыдущей главе уже отмечалось, что Д.Ш. Николь своей педагогической системой стремился не столько к тому, чтобы дать своим ученикам широкое образование, сколько к тому, чтобы привить им определенные культурные навыки, сделать из них так называемых hommes du monde. Поэтому если Давыдов, как он утверждает, получил поверхностное образование, то следует добавить, что при этом он получил превосходное воспитание и стал, по словам декабриста Н.И. Лорера, «comme il faut».

«Вошедши же весьма молод в военную службу, – продолжает Давыдов, – я не имел уже случая усовершенствоваться в какой-нибудь положительной науке» (X, 191). В 1807 г. он поступил юнкером в лейб-гвардии гусарский полк. С 1812 по 1814 г.

включительно принимал участие во всех основных сражениях. «Несколько дней перед сражением Бородинским назначен был Адъютантом к Господину Главнокомандующему 2-ю Западною Армиею Генерал от Инфантерии Князю Багратиону, по смерти коего возвратился во фронт, где и пребыл до окончания войны. Под Кульмом был ранен штыками в бока. Под Лейпцигом ранен опять пиками, лошадь была подо мною убита, и я попался в плен, но дней через двенадцать был отбит Королевскими Прусскими войсками» (X, 191).

После войны раны давали о себе знать и мешали постоянной военной службе. С 1819 г. Давыдов, не занимая никакой должности, «состоит по кавалерии», с 1822 г. официально в чине полковника выходит в отставку. Но к этому времени он уже давно живет у себя в Каменке и является членом тайного общества. Точная дата вступления его в «Союз благоденствия», неизвестна. На следствии он говорил об этом нарочито неопределенно: «В 1819 или 1820 году я был принят в тайное общество Охотниковым в Киеве».