Лев Бердников - Всешутейший собор. Смеховая культура царской России

Летом 1738 года наш герой получает назначение возглавить Уфимскую провинциальную канцелярию. А через несколько месяцев, когда была образована Уфимская провинция, получает и воеводскую должность (продолжая одновременно командовать ландмилицкими полками). Он тесно сближается с начальником Оренбургской экспедиции, видным интеллектуалом, а в прошлом членом «ученой дружины», историком В.Н. Татищевым, причем исследователи называют их единомышленниками. Вместе с Татищевым он совершенствует работу Оренбургской и Башкирской комиссий, пытается навести порядок и в делах местной администрации. Как и Татищев, Аксаков изучает историю края, а также собирает башкирский фольклор, по собственному почину выучил татарский и башкирский языки. Забегая вперед, скажем, что по иронии судьбы их обоих обвинят в злоупотреблении служебными полномочиями.

В 1740 году, когда в Уфимской провинции была заведена должность вице-губернатора, после тщательного отбора кандидатов на этот пост был назначен Аксаков «с производством его в чин бригадира». Этому немало способствовали личные качества соискателя. Современники говорят об остроте ума Петра Дмитриевича (что на языке того времени означало «способность душевная скоро понимать что, проникать во что»), о его изощренном крючкотворстве, а также особом сатирическом складе мышления, так что «даже деловые бумаги его не лишены едкого сарказма». А то, что Аксаков самоуправен, гневлив, дает волю рукам, до мзды охоч и за словом в карман не лезет, так на то он и губернский гроза-начальник!

Не удивительно, что, заступив на должность, Петр Дмитриевич объявил, что «никаких оренбургских командиров знать не хочет» и все решает только сам. Между ним и предводителем Военно-судебной комиссии генерал-лейтенантом Л.Я. Соймоновым сразу же началась перепалка, перешедшая в самую ожесточенную войну, в которой оказались задействованы и слои местного населения. Аксаков старался выставить себя покровителем башкир, будто бы теснимых начальником края. И летели жалобы в Сенат, и шли депутации башкирского народа к Елизавете Петровне, в результате чего вице-губернатор восторжествовал, а «злокозненный» Соймонов был отправлен в отставку.

Новым губернатором был назначен тайный советник И.И. Неплюев, с которым у Аксакова сложились поначалу отношения вполне приятельские. Вместе они подготовили важные проекты по увеличению народонаселения и развитию ремесел в крае, а также в военной области. Однако через некоторое время опять начались взаимные обвинения, вспыхнули столь же яростные ссоры. Причины толкуются исследователями по-разному. Историк В.Н. Витевский корит во всем Аксакова, говорит о его злоупотреблении властью, «полном неуважении к правосудию и закону», растрате казенных средств, что он, дескать «бесцеремонно обирал башкир, брал не только деньгами, но и натурой», и т. д. А современный башкирский исследователь И.Н. Биккулов, напротив, считает, что «талантливый и умный правитель» Аксаков, «пытаясь искоренить злоупотребления и навести порядок в крае, навлек на себя гнев главных командиров». Он ставит в заслугу Аксакову и то, что он собрал ценный исторический материал о Башкирии, ее народе, хозяйстве, который не утратил ценности и сегодня.

Впрочем, документы той поры характеризуют Аксакова как человека «неустрашимого и смелого до дерзости в своих поступках». Что до самих поступков, то, по словам очевидцев, вице-губернатор «всегда неподобными словами ругался и грозил», так что опасались «что мог до смерти убить каким-нибудь случаем». Он «забирал в свою канцелярию невинных и бил их», «держал на гауптвахте приказных служителей». В результате губернатор Неплюев рассудил за благо самую должность вице-губернатора упразднить, «находя ее, судя по поступкам Аксакова, даже вредной». Состоявшийся суд отстранил Петра Дмитриевича от должности, однако тот продолжал жить в поместительном вице-губернаторском доме, исправно получал жалование в размере 600 рублей и разъезжал по Уфе, как положено бригадиру, на шестерике «с гайдуками и скороходами». Он бомбардировал письмами Сенат, а также своих влиятельных друзей в Москве и Петербурге, вопия, что «окружен злодеями, которые покушаются на [его] жизнь».

И вот – свершилось, Аксакова заприметили при дворе. В Уфу пришла гербовая бумага за подписью генерал-фельдмаршала Л. Гессен-Гомбургского о том, что отставленному бригадиру надлежит незамедлительно явиться в Москву, в Правительствующий Сенат для личных объяснений. С изрядной суммой «прогонов и подъемных денег» наш герой въезжает в Белокаменную, что называется, на белом коне, сопровождаемый почетным охранным конвоем, ватагой крепостной дворни, а также поварами и походной кухней. Он был принят самой императрицей и услышал из монарших уст «милостивое слово». В знак расположения к бригадиру Елизавета тут же пригласила его сопровождать ее на богомолье, в Троице-Сергиеву лавру. А вскоре Петру Аксакову было велено остаться при дворе и забавлять императрицу остроумными шутками.

Существует предание, что Аксаков стал шутом исключительно из-за «огорчения по службе». Говорили, он стремился избежать ответственности за свои прегрешения на посту вице-губернатора, а потому огласил себя сумасшедшим, чтобы великодушная Елизавета пожалела его и помиловала. Постарались и влиятельные патроны Петра Дмитриевича, они сообщили монархине, что тот «в безумии своем кроток, безвреден, шутлив, мил и остроумен». Склонность к юмору и меткому слову довершила дело, и Аксаков стал неизменным спутником императрицы, участником всевозможных дворцовых празднеств, балов, куртагов, выездов. При этом он сумел настолько оправдать себя перед государыней, что комиссии под руководством обер-прокурора Н.Ю. Трубецкого предписывалось не только не судить Аксакова, но и рассмотреть поданное им доношение о «противозаконных поступках и притеснениях, делавшихся башкирскому народу бывшими там командирами». А пока елизаветинские чиновники искали виноватых в Оренбуржье и Уфимской провинции, Петр шутил отчаянно и дерзко. Возможно, с монархиней он и впрямь был мил и кроток, а вот с прочими – вовсе нет. По словам современника, он «не щадил в своих шутках и людей сильных и знатных, а шутки его были таковы, что кололи, как говорится, не в бровь, а в глаз; вельможи только морщились от его шуток».

Интересные воспоминания о насмешнике-бригадире оставил его знакомец по Башкирии заводчик-миллионер И.Б. Твердышев. «Аксаков, что на Уфе обретался, в Москве проживая, дурь, шутовство на себя напустил, – писал он в 1750 году, – паче молвит – юродствует; как начнет шутить – нету никому спуска: всё под видом шутовства, напрямки, кто бы какого высокого ранга ни был; да шуту, да безумцу, да юроду все прощаемо, так и с Аксаковым. Он же, Аксаков, в дерзновении своем, под видом шутовства, воочию прямо его сиятельству, такой высокой персоне, встретя его, сказал: “Здоровеньки ли сиятельный! – маленький-де вор Аксаков челом бьет большому вору, вашему то есть сиятельству!” – И ничего: такая первая, такая высокая особа только смеху далась; другого бы всякого за такие продерзости… в Стуколков монастырь [2] Тайная канцелярия (от имени известного ката (палача) Осипа Стуколкова). отсылают – только не Аксакова». И далее Твердышев говорит, что этот самый юрод Аксаков – человек ядовитый и злой, а иногда и буен бывает, и приводит пример такового его неистовства: «Не любит он больно, кто свистит: на того Аксаков бросается ругаться, даже драться, и раз, будучи у обедни, выходя из церкви, [услышал, как кто-то] засвистал, так он, Аксаков-то, рассвирепел и шпагу вынул, да только виноватого не нашел, а то бы, пожалуй, пырнул». А В.Н. Витевский склонен объяснять все его издевки выплеском обиды и злобы на сильных господ, которым Аксаков якобы оказал некие услуги, но не получил желаемого вознаграждения.