Леонид Кацис - Владимир Маяковский. Роковой выстрел

Маяковский был доволен такой затеей. Он всячески хвалил меня за сценарий, и ему захотелось сыграть в нем главную роль. В первой части это прокурор, переодевающийся апашем, чтобы поймать контрабандистов на месте преступления. Во второй – человек, живущий двойной жизнью. В советской – старый революционер, гримирующийся апашем для конспирации. В американской комедии – прокурор, меняющийся одеждой с апашем для любовных похождений.

Когда Маяковский так горячо отнесся и к сценарию, и к своей роли в нем, мы решили снимать всей нашей компанией – Осип Максимович, Кирсановы, Асеев, Крученых, я… Оформлять тоже должен был кто-то из друзей-художников, не помню кто. Поставить помогут Игорь Терентьев и Кулешов. Денег за работу брать не будем. Попросим у Совкино на месяц павильон, и если фильм получится интересный и выйдет на экраны, тогда нам и деньги заплатят. И Володя, и я толкались во все двери. Предложение было непривычное – неизвестно, в какую графу его занести. Павильона нам не дали. Как я жалею об этом! Как было бы сейчас интересно увидеть Маяковского и его товарищей – молодых, всех вместе!»

Это Протокол № 710 Главного репертуарного комитета от 24 января 1929 года о сценарии Л.Ю.Брик «Любовь и долг».

В п. 13 читаем: ««Если бы сценарий был представлен случайно, то его можно было бы просто запретить как пустяк, имеющий такое же примерно значение (идеологическое и формальное), как клоунский анекдот по поводу радостного события крушения поезда, т. к., видите ли, его теща тоже там была. В самом деле, прокурор, апаш, карменистая девица, благородный папаша и ангельски чистая невеста показаны, раскрыты в 4-х вариантах. Не теща, а просто-таки колхозная революция!

Однако тот факт, что этот второй сценарий является продолжением «Стеклянного глаза», написан тем же автором и представлен той же фирмой, то сюда должно быть обращено внимание ГРК сугубо. Я лично считаю, что как и «Стеклянный глаз», как (и) всякие межрабпомовские куклы, а в особенности этот последний, являются звеньями одной и той же цепи упорного сопротивления советской тематике и советскому кинопроизводству! Общественность оценила «Стеклянный глаз» […] (см. «Вечерняя Москва» от 19.01.1929 г.). Осмеяние «заграничных фирм» есть ширма для ГРК. Ибо никакого осмеяния нет, да и по существу установка неверная. Культурфильма не является и не будет являться конкурентом ни заграничной, ни советской художественной фильме, как не является конкуренцией химия – балету и скульптура – гинекологии. Однако этот номер не прошел. Наступление продолжается. Сбросив фиговый листочек защиты хотя бы какой-то фиговой идеологии, «Межрабпомфильм» предлагает ГРК разрешить ему на протяжении 1800 метров одевать и раздевать, целовать и душить, арестовывать и освобождать, закалывать Кармен – и не в одном виде, а в целых 4-х! Я напоминаю ГРК историю с плакатами и с фоторекламой на «Стеклянный глаз». Обманув ГРК до получения разрешения на постановку и прокат, дельцы распоясались и потребителю решили показать свою подлинную физиономию: страстные поцелуи, также голых негритянок, нежные объятия и […] плеяду махровых черносотенцев (Куприн, Арцыбашев). Предлагаю представить себе на минутку, что ГРК разрешило бы этот «Любовь и долг», какая рекламочка была бы запущена на потребу советскому обывателю, на которого и только на которого работает художественный отдел «Межрабпомфильма».

Выводы: 1) сценарий запретить категорически без права всяких каких-либо переделок;

2) по инициативе ГРК создать комиссию из председателя ГРК, АПО ЦК ВКП(б) и ОГПУ для всестороннего и тщательнейшего обследования деятельности художественного отдела «Межрабпомфильма».

Полит(руководитель) И.Гарцман».

В. Босленко, не знавший в 1998 году устные мемуары В. Шкловского, в его же логике завершает: «…До трагической гибели Владимира Маяковского, так и не снявшегося в фильме по этому сценарию, оставался год с небольшим».

Но была у этого фильма и еще одна особенность, на которую обращает внимание публикатор: «Роль героини в «Стеклянном глазе» исполняла приглашенная Лилей Брик молодая актриса МХАТа Вероника Витольдовна Полонская, которая в завещании Маяковского наравне с Лилей Брик названа членом семьи поэта».

Похоже, что вновь «любовная лодка разбилась» о кинематографический советский «быт», а страшное слово ОГПУ вновь не сработало в истории гибели поэта.

Между тем, в беседе В.Б. Шкловского с В. Д. Дувакиным мелькнуло и еще одно очень интересное место, на сей раз точно прокомментированное В. Радзишевским.

Д.: Ах, вот что? Ну, что могли еще раз сказать относительно Яковлевой? Что? Все уже было сказано… Что что-то не проходит?

Ш.: Это ерунда. Он же был мужчина. Сегодня не проходит – завтра пройдет. Понимаете, у всякого человека есть то, что называется «хвосты», «хвосты», когда столько раз меняется ориентация, люди, которых вы считаете сегодня ближайшим другом и опорой, а завтра вам говорят, что он враг номер один.

Д.: Кто-нибудь, скажем, арестован был в этот момент?

Ш.: Может быть. Понимаете…

Д.: Весной 30-го года шли аресты первые. Да…

К этому месту дается разъясняющее примечание, которое объясняет нежелание В.Б. Шкловского продолжать разговор: «8 января 1930 г. был арестован Владимир Александрович Силлов (1901–1930) – поэт и критик, примыкавший к кругу футуристов, печатавшийся в «ЛЕФе». 13 февраля он осужден за «шпионаж и контрреволюционную пропаганду». 16 февраля расстрелян».

Чтобы оценить опасность этого разговора двух собеседников, надо знать, что именно этот расстрел всего за месяц до самоубийства Маяковского был главной тайной «Охранной грамоты» Б. Пастернака.

Вот это место: «В отделах записей актов гражданского состоянья приборов для измеренья правдивости не ставят, искренности рентгеном не просвечивают. Для того чтобы запись имела силу, ничего, кроме крепости чужой регистрирующей руки, не требуется. И тогда ни в чем не сомневаются, ничего не обсуждают.

Он напишет предсмертную записку собственной рукой, завещательно представив свою драгоценность миру как очевидность, он свою искренность измерит и просветит быстрым, не поддающимся никакой переделке исполненьем, и кругом пойдут обсуждать, сомневаться и сопоставлять.

Они сравнивают ее с предшественницами, а она сравнима только с ним одним и со всем его предшествующим. Они строят предположенья о его чувстве и не знают, что можно любить не только в днях, хотя бы и навеки, а хотя бы и не навеки, всем полным собраньем прошедших дней.

Но одинаковой пошлостью стали давно слова: гений и красавица. А сколько в них общего».

И чуть ниже: «Начало апреля застало Москву в белом остолбененьи вернувшейся зимы. Седьмого стало вторично таять, и четырнадцатого, когда застрелился Маяковский, к новизне весеннего положенья еще не все привыкли.