Сергей Токарев - Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Весенние праздники. XIX - начало XX в.

Однако не всем можно было веселиться и лакомиться в канун великого поста. Девушки на выданье, но еще не просватанные, весь этот день постились, надеясь, что после пасхи они найдут жениха. Этот пост продолжался до вечерней звезды, когда девушки собирались в определенном месте, угощались, пели песни, оплакивая свою судьбу. Если среди них находилась обманутая, то она проклинала парня, покинувшего ее. Потом девушки начинали высмеивать парней. Продолжалось все это до полуночи. Этот девичий пост назывался «черным постом» (postul negru). {888} 888 Marian Sim. Fl . Op. cit., t. I, p. 276–278.

У румын Добруджи и в жудеце Яломица, где живут и болгары, был распространен обычай кучи (cuci), видимо, воспринятый от болгар. {889} 889 Описание этого обряда см. в главе «Болгары» (кукери).

С кануном великого поста в некоторых районах, преимущественно в Трансильвании, был связан и обычай «повязания зерна» (legarea grânilor). Его целью была защита хлебных злаков от птиц. В этот день не возили зерно на мельницу, ничего не давали из дома. Когда стемнеет, брали в рот зерна различных злаков и, закрыв глаза, трижды выходили из дома, выплевывали зерно на землю, говоря при этом: «Как я теперь ничего не вижу, пусть также ни одна птица не увидит моего поля!»

В некоторых районах Трансильвании и Мунтении для защиты хлебных злаков от птиц собирали в скатерть остатки субботнего угощения, а в понедельник поста их выбрасывали во дворе по направлению к востоку, говоря: «Птицы небесные, я даю вам пищу с моего стола, достаточную для вас, не трогайте только моих полей!» При этом пели ритуальные песенки и произносились проклятья. {890} 890 Marian Sim. Fl . Op. cit., p. 284–286.

Ночь накануне великого поста посвящалась гаданиям. Девушки, желавшие узнать своего суженого, шли с зажженной свечой к проточным водам, бросали туда чеснок и бобовое зерно и при свете свечи пытались разглядеть в воде, кто будет их мужем. Ворожили и на ветке орешника, которую относили к дому любимого, полагая, что это заставит парня полюбить девушку. На бобах гадали и парни. Нарисовав углем на земле небольшой круг, около которого стояла девушка, парень пытался забросить в него десять зерен. По числу зерен, попавших или непопавших в круг, предсказывали: счастливая или несчастливая будет любовь. Такие гадания назывались бобий (bobii).

Отдельные дни поста сопровождались также специфическими обычаями. Так, в «чистый понедельник» (lunia curata) на первой неделе поста запрещалось работать во дворе, но в доме женщины должны были навести порядок и перемыть всю посуду. В Буковине и Молдове родственники и соседи (особенно женщины) собирались вместе, чтобы сообща съесть «пустой борщ» (borş holteiu) без всяких овощей, заправленный только хлебом и малаем (просяной или кукурузный хлеб). Необходимо было «очистить рот и горло от остатков скоромной пищи». Отсюда, видимо, и название обычая — спалакание (spălare — промывание). Впоследствии этот обычай выродился в обыкновенную пирушку: женщины стали собираться в корчме или в чьем-либо доме и «промывать» себе рот и горло спиртными напитками. Они говорили: «Чем больше выпьешь, тем больше будет расти конопля».

В «чистый понедельник» «закисляли борщ» (inacrirea borşului). Так называется квас (borş) из ржаных отрубей, которым в течение года румынки заправляли борщ. Чтобы нечистая сила не сняла пробу с кваса, на шестке печи заговаривали уголь, выкладывали из него крест и бросали в квас.

В Банате этот понедельник считался также «днем сверла». Весь день что-нибудь сверлили, чтобы сохранить здоровье на целый год. Для этой же цели в других областях страны в дом загоняли петуха и кур, кормили их, а затем кур выгоняли, а петуха задерживали в доме до тех пор, пока он не запоет. Тогда со словами: «Будем здоровы, как петух»! — его выгоняли на двор.

В Банате же этот день отмечали и как «пастушеский понедельник» (lunia păstăritorilor). Матери утром пекли лепешку и, обращаясь к св. Марии, просили ее охранять (буквально: пасти) их детей, умножить стадо, сберечь тех и других от нападения хищных зверей. Затем хозяин отдавал эту лепешку пастухам овец. Женщинам, имевшим детей, запрещалось в течение дня работать, «чтобы на детей не напали звери или змеи, не съели бы весь посев в поле». {891} 891 Marian Sim. Fl . Op. cit., t. II, p. 9–13.

В народе считалось, что в день 11 февраля (св. Власий) птицы садятся на гнезда и начинают петь. В этот день запрещалось работать, чтобы птицы не склевали посев.

Стойко держался обычай отмечать 24 февраля драгобеты (dragobetele от draga — дорогая, любимая). По всей стране, а особенно в Мунтении, полагали, что в этот день птицы и животные собираются в пары. Поэтому и человеку надобно найти себе пару. Молодежь наряжалась и, если день был погожий, уходила со своими родными в лес или поле, а если плохой, то собиралась у кого-нибудь в доме. Существовало поверье, что если в этот день никто не полюбит девушку, то весь год ее никто не будет любить. Поэтому молодые люди, хотя бы в шутливой форме, объяснялись друг другу в любви. Матери же ревниво следили за своими дочерьми, подсчитывая, сколько парней «признавалось» им в любви.

Переходящим праздником является день св. Федора (sân-Toder, sâm-Toder, sam-Toder cel mare — великий Федор). 17 февраля по церковному календарю был день св. Федора Тирона. Румыны же в первую субботу великого поста отмечали всех Федоров, записанных в святцах, а больше всех того из них, кто в церковных святцах даже и не значился. Из народных легенд известно, что этот Федор какое-то мифологическое существо. Он спас солнце для людей, способствуя тем появлению весны. В этот день женщинам запрещалось прясть, шить, приготовлять щелок для стирки. Каждый должен был пойти в церковь с поманой на помин души умерших родственников. Полагали, что несоблюдавших эти предписания ждала кара: могла отсохнуть рука, его могли убить «лошади св. Федора». Особенно опасным считалось не почтить святого девушкам; в этом случае он посылал к ним своих коней в виде прекрасных юношей, которые похищали девиц. Спастись от коней св. Федора можно было только, вбежав в дом и перевернув там всю посуду вверх дном. Поэтому в этот день девушки неохотно выходили из дома. Не выгоняли в этот день и лошадей из сараев. В Буковине в день св. Федора не варили пищи, так как считали, что он портит вареную пищу, и весь день питались всухомятку. Повсеместно, как и во все субботы великого поста, в федоровскую субботу поминали умерших. Ее иногда и называли «субботой мертвых» (sambăta morţilor). {892} 892 Ibid., t. II, p. 31–40. Возможно, почитание Федора является реминисценцией мифа о кентаврах.

Из множества других обычаев, связанных с этим днем, можно отметить обычай побратимства и посестримства (înfratire, însuratire), распространенный в Трансильвании, Банате и у румын Венгрии. Называли таких побратавшихся или посестрившихся — «братья или сестры по кресту» (fraţii или surori de cruce). В союз вступали как мужчина с мужчиной, женщина с женщиной, так и мужчина с женщиной. Девизом для побратавшихся или посестрившихся является «любовь до смерти». Такой брат или сестра почитались больше, чем кровные родственники. Потомство побратимов не могло вступать в брак между собой. Союз заключался в детском или юношеском возрасте (10–16 лет), и только смерть одного из них могла расторгнуть его. Заключался он «на хлебе и соли» с произнесением сакраментальной формулы: «Даю тебе хлеб с солью, а ты дай мне свой!» После этого вступающие в союз подавали друг другу руки, и он считался заключенным. В некоторых местах побратимство заключали «на крови». Вступающие в него надрезали себе кончики мизинцев и смешивали выступающую кровь. Так заключали посестримство и женщины. И в том, и в другом случае, после заключения побратимства участники его, обращаясь друг к другу, говорили: «Măi frate! или: Măi fortate!» (брат мой) или: «Tu sora!», «Surata!» (ты сестра). Были и другие формы заключения побратимства. Обычай этот был распространен и в других частях страны, но там его не обязательно связывали с днем св. Федора. Подлинное значение этого, несомненно, древнего обычая, связанного, по-видимому, с обычаями родового строя, уже забылось. {893} 893 Ibid., t. II, p. 84–87.