Моисей Наппельбаум - От ремесла к искусству

В среде фотографов-профессионалов испокон веку установилась традиция — тщательно замаскировывать драматическое выражение лица заказчика. Заказчик не примет портрет, если его переживания слишком ярко выражены: они должны быть скрыты, надо изображать модель непременно в состоянии уравновешенности, покоя. Малейший намек на драму в выражении лица затушевывался так, чтобы следа от нее не осталось. Тем не менее я часто задумывался над этим вопросом. Я но склонен полностью разделять точку зрения Бодлера, который говорил: «Хороший портрет есть драматизированная биография модели — раскрытие естественной драмы, свойственной каждому человеку» 29, но той простой причине, что не все люди в равной мере склонны к драматическим переживаниям, к драматическому восприятию жизненных явлений. Но мне приходилось встречать полные драматизма лица. Свойственную человеку наклонность к напряженным переживаниям, обостренную восприимчивость необходимо передать в портрете, если такая черта присуща его индивидуальности.

На фабрике я познакомился с директором драматического театра имени Марджанишвили и делал фотосъёмки постановки «Царь Ираклий». Спектакль от начала до конца шел на большом подъеме, яркие, выпуклые образы и глубоко драматичные положения были понятны даже мне, не знакомому с грузинским языком.

Снимал я также актеров, занятых в прославленной оперетте «Аршин мал-алан», поставленной Азербайджанским театром. Съемки театральных и кинопостановок, действующих лиц спектаклей и фильмов, мои успехи и ошибки навели меня на мысль о том, что, хотя мы имеем дело с уже созданными образами, с построенными режиссерами мизансценами, у нас, фотографов, все же есть возможность творчески выполнять свою работу.

Образ, созданный актером и режиссером, многогранен и находится в постоянном движении. Выхваченная из всего спектакля или фильма та или иная мизансцена не может дать полного представления об образе героя в целом, она отражает лишь определенный момент, какую-то стадию развития образа. Между тем ведь фотограф, запечатлевая эту сцену, обязан создать цельный образ, передать весь процесс движения духовного мира героя. Поэтому не следует рабски копировать ту или другую сцену, не обязательно, чтобы поза, поворот, выражение лица в мизансцене спектакля или фильма в точности повторились на фотографии. Фотохудожник обязан синтезировать, воплотить комплекс поз, поворотов и выражений лица героя, наиболее характерных для него на протяжении всего развития действия. Другими словами, его задача — выразить идею образа. При этом не только возможна, но и неизбежна личная трактовка, свое понимание образа.

Очень хорошо говорил народный артист СССР Л. М. Леонидов: «Фотомастера должны понять, что сделать, например, портрет актера, играющего Отелло, это не значит снять человека с вытаращенными глазами, душащего Дездемону, а дать максимально выразительный снимок определенного душевного состояния актера. Конечно, это труднее, чем снять эффектную позу, но если на то пошло, то только такой снимок может быть назван портретом» 30.

Впрочем, тема работы фотографа-художника в театре и кино требует большого и серьезного обсуждения. Было бы хорошо, если бы состоялся такой разговор среди деятелей искусств.

Генерал Тюленев командировал меня в Тавриз для обслуживания Дома Советской Армии, впоследствии Дома офицеров.

Иран. Тавриз. Розовые горы, розовый песок, золотисто-багровые облака на фоне густо-синего неба — не виданные мной до сих пор сочетания красок в природе.

Узкие улицы зигзагообразны, с неожиданными тупиками и тесными проходами между двумя очень высокими, глухими кирпичными стенами. На такой улочке остановился автомобиль, ему преградил дорогу ослик; приходится ослика переносить на руках через машину. Ночью бывало жутко проходить среди глухих стен мертвого переулка. Кругом стоят белые домики без окон, с длинными заборами из глины, а в заборе — маленькая калитка на замке — вход в это замкнутое обиталище, миниатюрную крепость.

Почти в центре выжженного солнцем города раскинулись большие сады, огороженные глиняным забором.

Пришли холода, снег покрыл город, зима оголила нищету. Женщина бежит по улице в бумажных мужских штанах, в рваной обуви на голых ногах, с ребенком на руках. Под легкой грязной тканью чадры скорбный, безнадежный, щемящий душу взгляд. Трусит лошадь, на которой верхом сидит грузная фигура в широченном плаще — старый персидский купец. Рядом с лошадью, возле ноги в стремени купца, бежит его слуга. Дорога закоулками ведет к базару. Старинное здание, построенное много столетий назад, скудный свет стеклянного купола освещает его. В глубоких и темных нишах на глазах у прохожих кузнецы раздувают горн, и искры вылетают наружу. Здесь же располагаются мебельщики, ювелиры, парикмахеры, часовщики. Огромная лавка мануфактуры; рядом на улице торговля фруктами, миндалем, овощами, продажа огромных, плоских кругов лаваша.

Недалеко от Дома офицеров «чайхана» (по-нашему, просто чайная). Огромный ведерный самовар все время кипит, возле него на горящих углях стоит большой белый фарфоровый чайник. В чайник всыпают пятидесятиграммовую пачку советского грузинского чая и подают вам крепкий, пахучий напиток. Вместо патефона — канареечный свист, он доносится из множества клеток, свешивающихся с потолка.

Наша войсковая часть организовала борьбу со свирепствующими в стране эпидемиями. Я был свидетелем того, как местные люди приходили просить медицинской помощи к воротам советских госпиталей.

В городе не было театра. Советские артисты, приезжавшие в Тавриз, выступали в концертах для частей Советской Армии и для жителей города. Советские воинские части стали очагами культуры.

Мир полон контрастов. Однажды мы увидели женщину-торговку — в своей маленькой лавчонке она читала «Анти-Дюринг» Ф. Энгельса. Молодые иранцы при встрече приветствовали нас словом «товарищ», и в их устах это звучало паролем, а школьники кричали нам на своем родном языке: «Ялдаш!»

Начальник Дома офицеров постарался позаботиться обо мне — в комнате, предоставленной для съемки, он предупредительно обтянул стены черным бархатом, чем и погубил всю мою систему освещения. Черный бархат всасывал, как губка, свет моей лампы.

В этих условиях нечего было и думать о психологическом портрете. Но тщательно, любовно выполненные фотокарточки бойцов и командиров для документов и для посылки на родину можно было делать. Я несказанно рад был этой работе, как ни далека она мне по своему характеру.

Мне приходилось делать выезды для обслуживания наших воинских частей все для той же цели — фотографировать для документов и для, посылки на родину.