Виталий Коротич - Застолье в застой

Зачастую (и опыт наших недавних реформ об этом напоминает) бессонные и неутомимые преобразования жизни цепляются друг за дружку, вытягивая такой мочальный хвост подробностей жизни, что диву даешься. В том числе подробностей «едовых». Снова углубляясь в историю, напомню, что одержимый реформатор Петр I насильно обрил боярские бороды, породив «салфеточную» проблему: стало нечем вытирать замасленные рты. Создали элитные воинские части: понадобилось кормить гренадеров особенно сытно, и по этому случаю пришлось договариваться с Синодом, освобождать отборных солдат от церковных постов, которые в православной стране могли составлять больше 200 дней в году. Была создана «казацкая республика», Запорожская Сечь, но и тут сразу встала проблема питания, во многом и вынуждавшая большинство казаков на зиму расходиться по домам.

Распорядок жизни — дело важнейшее, а связь его с питанием — нераздельна. Люди ходят в гости, знакомятся, празднуют, печалятся, просто общаются за столом. Застолья разграничивают день, время даже для людей с плохим аппетитом зовется дообеденным и послеобеденным. Сохранилось много свидетельств гостей, которые приезжали в наши края и оставались поражены здешним распорядком дня. Писали о наших предках удивленно-снисходительно, примерно так же, как сегодня в американской и западноевропейской прессе пишут о нас. Объекты описания выборочны, в село Захлюпанка, где сроду не было и до сих пор нет водопровода, электричества и канализации, заморские гости не ездят. Визитеры пишут о том, что запомнилось при общении привычно поверхностном (так же сегодня: какой-нибудь болтливый депутат может отпечататься в анналах выразительнее великого ученого). Что поделаешь? Издавна странный стиль жизни отечественных «благородных людей», с которыми иностранцы только и общались в столицах, казался им расточительным, даже бессмысленным. Я цитирую гостью княгини Дашковой Марту Вильмонт, чье письмо от 24 сентября 1805 года приводит в своей книге знаток этикета пушкинской эпохи Е. Лаврентьева: «Неудобство, которое до смерти раздражает меня и с которым ничто на свете не сможет меня примирить, — это бессмысленная трата времени. В 9 утра наши горничные подают нам кофе, затем часа два бездельничаем — разговариваем, музицируем или гуляем… В час или в полвторого раздается звон обеденного колокола — похоронный звон по всем занятиям и досугу, и мы снова собираемся, чтобы приступить к торжественной долгой трапезе, во время которой от вас безо всякого снисхождения ждут, что вы будете есть каждое предлагаемое блюдо… В шесть часов семья собирается к чаю, а в полдесятого или в десять — на плотный ужин с горячим. И с этим ничего нельзя поделать!» Тогда же французский дипломат Жозеф де Местр пришел в ужас, подсчитывая свои расходы на званые обеды и пытаясь понять, откуда в империи, которая не сияет зажиточностью, его знакомцы берут деньги на все эти приемы с икрой, шампанским и осетрами. В записи от 18 августа 1803 года французский дипломат делает вывод, удивительно похожий на современные: «…При несметных богатствах все разорены, никто не платит долгов и взыскания нет никакого».

Лет десять назад в этом месте пришлось бы возглашать тираду о помещичьей безответственности и несчастных крепостных, но я пишу о стиле жизни той части общества, которая определяла его репутацию. Что поделаешь? Перефразируя классика, можно сказать, что репутации, как реформы, издавна ударяли (и ударяют) у нас «одним концом по барину, другим — по мужику»…

На родине упомянутого Жозефа де Местра за минувшие столетия застольные традиции укрепились, и сегодня в большинстве французских учреждений обеденный перерыв — двухчасовой. Вообще, в большей части Европы работают с утра до полудня, после чего следует перерыв на два-три часа; это время священно. Французское или итальянское застолье — сохраненный в веках ритуал, которому обучают с детства: нельзя есть поспешно, стол должен быть чист и хорошо сервирован, а салфетка на коленях — белого цвета. Еда обязана быть удовольствием, которое грешно портить. Не стану обсуждать с вами меню — важно не только то, что едят, к примеру, французы, но и как они это делают, потому что умение привносить в свою жизнь праздник вырабатывается очень трудно и долго, а теряется — увы! — куда быстрее. К сожалению, в советское время мы и в еде стали ни на кого не похожи, разве что кроме американцев, которые за столом трудолюбиво усваивают положенные калории. При этом думать и говорить о делах не возбраняется, поскольку ни на чем другом американцы сосредотачиваться не обучены, а едят они — между прочим. Мы тоже ели «между прочим» и жили кое-как, перекусывая в перекурах. По публикующимся в изобилии описаниям прежних начальственных трапез можно заключить, что и руководители Советской страны, обожавшие заботиться о себе, любимых, жили уныло и пировали на уровне сервиса вокзальных буфетов. Хоть деньги у них были; больше 80 лет назад, в 1922 году, было выделено первых 200 тысяч золотых рублей, чтобы закупить за рубежом отборные продукты питания для начальства. В стране был голод, фиксировались случаи людоедства, а из скудного тогдашнего бюджета выделялись золотые червонцы на питание ответственных работников и для отдыха лучших большевиков за рубежом. С тех пор эти суммы лишь нарастали, но все равно — ни жить, ни есть вожди так и не научились…

Перефразируя киноклассику, можно сказать, что культура быта — дело тонкое. Первый российский президент с бокалом водки и дирижерской палочкой — продукт своей среды и своего времени. Во многих странах, образовавшихся из бывшего Союза, появились именно такие руководители из лихорадочно прозревающих членов разных бюро и политбюро, которые быстренько отлипали от прежних своих партбилетов, но не могли отвыкнуть от стиля поведения, отработанного за многие годы. Ничего странного, что им бывало неуютно за нормальным французским или австрийским столом. И в приличном дореволюционном застолье было бы неуютно: культура быта — часть общей культуры жизни, она вырабатывается и усваивается постепенно. Когда-то, желая проиллюстрировать этот тезис, я стащил меню из «верхнего» буфета для главных кремлевских начальников и хотел его опубликовать, чтобы проиллюстрировать, как дешево и как скучно едят эти люди, как не умеют они из своих ежедневных икры с осетриной сварганить хоть что-нибудь праздничное. Но действовала цензура: меня потаскали по кабинетам, выпытывая, как я добыл секретное меню, и велели забыть о нем навсегда.

Тем временем люди во многих странах сохраняли и развивали вкус к жизни…

В Италии, где быт давно устоялся, с часу дня до трех часов большинство учреждений закрывается на обед; исключений из этого правила не существует. Едят не очень много, но вкусно. Количество блюд, которые здесь умеют готовить из теста и овощей, неисчислимо, а репутации поваров уважаемы не меньше, чем репутации футболистов. Здесь «проедают» свои зарплаты, как у нас их могут пропить: разные традиции удовольствий. Трапеза — это ежедневный праздник. Стол должен быть покрыт скатертью, из-под которой ни за что не выглянут несвежая доска или пластик. Обед на голом столе с колбасой на закуску, супом из бульонного кубика в качестве первого блюда и чем-то невыразительным на второе многие итальянцы восприняли бы как унижение. Все-таки еда — процедура, крайне необходимая для нормального бытия, но, если она совершается без удовольствия, жизнь становится куда менее интересной.