Джеймс Пирсон - Северная Корея изнутри. Черный рынок, мода, лагеря, диссиденты и перебежчики

Неудивительно, что в такой ситуации неофициальный, «черный» курс северокорейской национальной валюты падает. Несмотря на то что официальный обменный курс зафиксирован на величине в 96 вон за доллар США, «реальный» курс в 2013–2014 гг. колебался вокруг отметки в 8000 вон за доллар, резко увеличившись за несколько предыдущих лет — параллельно с падением доверия к воне. Даже в банках Северной Кореи курс обмена приближается к курсу черного рынка, зачастую уступая ему лишь малую толику, что говорит само за себя. В Особой экономической зоне Расон в банке Golden Triangle Bank в середине октября обменный курс составлял 7636 вон за доллар. Есть сведения о том, что в сентябре 2013 года зарплаты рабочих, занятых на немногих крупных государственных предприятиях — таких как шахта Мусан (крупнейшее месторождение железной руды), например, — были увеличены с 3000–4000 вон в месяц до 300 000 вон, отражающих истинную ценность национальной валюты.

«Черный» курс воны постепенно начинает использоваться и в обычных магазинах и ресторанах. Так, в пхеньянском магазине игрушек баскетбольные мячи стоят 46 000 вон за штуку; разумеется, никто не поверит, что цена простого баскетбольного мяча и вправду составляет $400 (при пересчете по официальному курсу). Почти аналогичный пример можно наблюдать в супермаркете, где продаются всем известные западные продукты типа печений Pepperidge , шоколадок Hershey’s и Ferrero Rocher и виноградного сока Ceres . Цены на эти продукты там установлены в соответствии с официальным обменным курсом воны, но эти воны там… не принимаются [10] В принципе это можно посчитать способом сохранить лицо. Ни один покупатель никогда всерьез не поинтересуется, почему он не может заплатить северокорейскими вонами, поскольку все они давно знают ответ на этот вопрос. . Такая же ситуация в магазине Adidas , забитом спортивными товарами из Китая (вполне вероятно, что компания Adidas не в курсе) по ценам, которые в вонах выглядят неправдоподобно дешевыми — если бы только эту цену можно было заплатить в тех вонах. Низкие цены служат лишь показателем того, сколько нужно заплатить за товар в иностранной валюте, по цене доллара, отражающей их истинную ценность [11] В 2014 году правительство выпустило в обращение новую купюру номиналом в 5000 вон. На тот момент (после деноминации) это был самый крупный номинал. Однако на купюре не было изображения Ким Ир Сена, что говорило о том, что его приберегают для купюр еще большего номинала — в 10 000, а то и 50 000 вон. Рост номиналов бумажных денег — это еще одно свидетельство того, что правительство КНДР признает фактический обменный курс черного рынка и пытается приспособиться к нему. .

Двойственная оценочная стоимость северокорейской валюты приводит и к интересным экономическим парадоксам. Так, цены на общественный транспорт все еще номинированы по официальному курсу, так что плата за проезд гораздо меньше его реальной стоимости. Поездка на пхеньянском метро, например, обойдется всего в пять вон. По официальному курсу это каких-то пять центов, а по реальному — фактически даром [12] День, когда поездка в пхеньянском метро будет стоить 300 или 500 вон, а не 5, вполне может стать датой официального перехода КНДР к рыночной экономике. .

К сожалению, то же самое касается и зарплат. Все работники в КНДР (официально, во всяком случае) работают на государство — и оплату труда они получают в соответствии с официальной ценностью воны. Так, государственные служащие обычно получают от 1000 до 6000 вон в месяц. Даже по официальному курсу в 96 вон за доллар — это совсем немного, но если пересчитать их зарплату по реальному курсу черного рынка, выходит, что даже чиновникам высокого ранга платят меньше доллара в месяц [13] Экономические реформы и переход государственного сектора на рыночные принципы работы (по китайскому образцу) привели к тому, что зарплаты на благополучных предприятиях за годы правления Ким Чен Ына существенно выросли. По состоянию на 2017 год обычная месячная зарплата на благополучном предприятии равнялась 30–40 долл. США, а квалифицированные рабочие могли получать в 2–3 раза больше. — Прим. науч. ред. .

В коммунистической системе, где здравоохранение, образование, пища и жилье — теоретически — бесплатны, с такой зарплатой в принципе даже можно было бы жить. Во всяком случае, она не выглядела бы так несуразно, как сейчас. Но как мы знаем, государство уже не способно эффективно обеспечивать людей всем необходимым (справедливости ради надо отметить, что элита все еще получает какие-то пайки). Поэтому рабочему и его семье приходится изыскивать иные способы пополнить бюджет — например, торговать на рынке или оказывать какие-то услуги. В результате в Северной Корее все — от шахтера до учителя — ведут своего рода двойную экономическую жизнь. Многие работают неофициально, получая оплату наличными, или приторговывают чем попало на рынках в свободное от основной работы время.

Эта ситуация крайне негативно сказывается на способности страны нормально жить и работать. Поскольку людям практически ничего не платят на месте их основной работы, они и не слишком заинтересованы в том, чтобы реально там трудиться. Полиция пользуется любой возможностью для вымогательства взяток, а многие работники государственных предприятий «подрабатывают» мелкими хищениями со своих рабочих мест или используют мощности своих предприятий в личных целях. Зарплата заводского рабочего составляет около 2000 вон в месяц, поэтому неудивительно обилие сообщений о том, что с государственных фабрик выносят практически все, сделанное из металла, или о том, что рабочие выносят с фабрик продукцию и пускают ее «налево». По официальному курсу рабочий не мог бы себе позволить даже пачку сигарет на свою месячную зарплату — не говоря уже о зажигалке, чтобы прикурить.

Если в Северной Корее есть два обменных курса, то и экономик тоже две: «официальная» (в которой люди работают на государственных работах и получают от государства зарплату) и экономика «черного рынка», где люди зарабатывают не то чтобы нелегально, но и не совсем в рамках закона. Эту экономику не признают официально, но при этом и не запрещают. Именно она и работает в сегодняшней Северной Корее.

Нелегальные, но допустимые рынки в Северной Корее называют чанмадан . Это старокорейское слово и означает, собственно, «рынок» (южане, отправляясь на рынок, идут на сиджан ; то же слово для обозначения рынка используется и в Китае; в Северной Корее слово «сиджан» используется только для описания официально разрешенных рынков) и восходит к средневековым корейским семейным сельскохозяйственным рынкам. Чанмаданы часто стихийно возникают на оживленных перекрестках узких, извилистых, грязных улочек жилых кварталов северокорейских городков или иногда организуются в специально построенных для этого зданиях. Такие здания можно увидеть даже на картах Google Earth; характерным было здание рынка с голубой крышей в районе Чэха-дон в городе Синыйджу у китайской границы. К сожалению, здание в конце концов снесли, но это не означает, что бизнес в Синыйджу прекратился — торговля просто переместилась в другие районы города.