Владимир Колесов - Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт

Призыв к «умиротворению и чинности» также не призыв к лени. С XVI в. все больше укореняется в сознании русского человека мысль, что христианский призыв к смирению и «тихости» не соответствует потребностям времени (Демин, 1977). Ни зависть, ни лень не отменяют необходимости важного дела и неустанного труда.

Другое дело — несусветная дурь.

Следовало бы написать исследование о глупости как факторе мирового процесса.

Николай Бердяев

О русской дурости можно судить по присловьям вроде такого:

— Что-де босъ?

— Сапогов нѣтъ...

Дошедшее с давних времен, оно хорошо показывает истинную цену дурости.

Дурак отвечает на тот вопрос, который поставлен: у него нет сапог, и это причина, почему он бос. Дураком следует назвать вопрошающего, а не дающего ответ. Потому что ответ на вопросы должен быть точным и однозначным.

Но сам язык провоцирует на диалоги такого рода. Ведь «бос» в данном случае — босяк, бедный человек, он раздет и разут. Отчего ты таков — де? Это «де» тоже коварно. Дѣ от дѣти (касаться и говорить), а затем от дѣяти (относиться к делу), в конечном счете — дѣло. Если уж говорить глубоко о символическом смысле слова бос, следует углубиться и в де; ведь это присловье сложилось тогда, когда живы были в памяти все созначения этих слов. Что же ты, мужик, на сапоги не наработал?

«Поглядел дурак на дурака, да и плюнул: эка-де невидаль!»

Прямой ответ — ответ уклончивый. Слышу одно — понимаю другое. Но образ дурака проясняется.

Основная его особенность — он не работаетруками, он не делаетдела, но при всем при том он постоянно трудится. Его труд определяется либо мыслью — это собственно дурак, либо словом — это уже юродство. Заболтать дело словом или запутать в противоречиях мысли — так понимает дурь традиционная русская культура.

Юродивый и дурак представляют собой сакральную и профанную формы одного и того же социального поведения, посредством которого человек выражает свое несогласие с общепринятыми нормами поведения. Дурак и юродивый не завистливы — они равнодушны к делу, которое всеми признается важным; вместе с тем они вовсе не дурни, поскольку отвергают всякие формы работы, т. е. «рабство мира сего», они не приемлют зависимости от собственности и вещей. Их леность также относительна, потому что и отношение к трудам праведным у них вполне положительное: вопрос лишь в том, что считать трудом праведным. «Скитаяся меж дворъ», юродивый является «трудником во Христе»: старинное выражение «жить походя» известно до сих пор. Дурак не просто отлеживается на печи, он «трудится» мысленно, сосредоточенно собирая природную силу для решительных действий потом.

Другая характерная черта дурака — это полное «обезличивание», с точки зрения всех общепринятых норм поведения. У дурака нет личины— социальной роли, маски, в которой он предстает перед миром, показывая всем, как он хорош. Он не хочет казаться, он хочет быть. (Кстати сказать, полная противоположность современным «западным» людям, для которых главное — привлекательно представать вовне, «выглядеть».) У дурака нет маски — он чистая откровенность в бытии и в быту. У юродивого нет своего лица— и это уже само откровение. Обезличивание — утрата социальных масок и физически выразительных черт лица, полное растворение в природной естественности, за которой проглядывает божественный ликчеловеческой сущности: честность перед всеми и свобода для себя лично. Чтобы достичь такой свободы, избавиться от надоедного приставания, дурак готов пойти на полное искажение своей сущности. Как «играть дурака», объяснял знаменитый протопоп Аввакум: «А ты ляг перед ним да и ноги вверх подыми, да слюни попусти, так он и сам от тебя побежит!» Полная независимость от всяких внешних проявлений «нормального» и есть свобода.

Вот почему так пытливо вглядывались издавна в лица юродивых и дураков, пытаясь постичь ту силу, которая сохраняет облик природности, несмотря на превратности жизни.

У древних славян дураков не было: нет и слова для их обозначения. В древнеславянском языке достоверно известны три слова: дура, дурити и дурьнъ. Дура — злой и сердитый человек, дурити — испытывать отвращение и ужасно сердиться (много позже — ‘дурачить’), а дурьнъ — вспыльчивый и неистовый (ЭССЯ, 5, с. 160-163). В этих словах корень, общий с корнями духъ или дути, из общего *dhou-r-o; следовательно, все проявления дури — надуваться и наливаться злобой. В этом смысле славянские праслова близки к столь же древним furia ‘ярость, бешенство’ — ‘неистовый человек’ и furor ‘бешенство, бесноватость’ от глагола furo ‘неистово ношусь’. Современные фурии тоже производят фурор, но мы уже не всегда осознаем их поведение как помешательство.

То же самое с дурой.

У восточных славян в их истории постепенно увеличивается количество образований от этого корня, появляются только им свойственные слова дурость, дуровати, дуръ и дурь (там же, с. 160). Чисто физиологическое проявление дуры уже облекается в некоторые нравственные формы, изменяя и само качество. Например, дурѣти обозначает уже не неистовые деяния, не действие, а состояние: ‘тупо и бессмысленно смотреть, впадать в задумчивость’. Если дурак и сумасшедший, то, на восточнославянский вкус, вполне смирный, не буйный. Не фурия.

Действительно, дуръ — трусливый и даже дикий какой-то, а дурь — весьма многозначное слово. В русских говорах дурь — и гной, и чад, и угар, и всякий дурной запах; словом, все нехорошее, но как-то связанное с «духом». Со злым духом. «Словарь русских народных говоров» (СРНГ, 8, с. 263-273) содержит до ста производных от корня дур- типично русских слов (уже только русских), причем половина из них используется в одобрительном, даже ласково поощрительном значении. Если обозначить то общее, что характерно для всех этих слов, окажется, что объединяющий их смысл таков: ‘недоделанный’ — это может быть слабые квас, пиво, закисший хлеб, пустоцвет в завязях огурца, дикая яблоня и пр. Это — сорняки в лугах, негодная для корма трава, что-то, на дело похожее, но для него опасное. Нарушающее привычное и искажающее реальное.

В народных наречиях отразились оттенки отношения к дурному: с точки зрения нормальной работы, она может быть сделана по-глупому (дурником), бесполезно (дурма), задарма (дурова), исполнена без соблюдения установленных правил, напролом (дурью, дуром), — словом, не путем. В многочисленных наречиях такого рода (а иные из них сохранились в древнейших формах) показано развитие идеи «дури»: от признания бесполезности сделанного усилия (дурма — в форме двойственного числа) через форму его проявления (тоже творительным падежом, но в единственном числе как мужского, так и женского рода: дурью, дуром), с проявлением бескорыстия (дурова) — (к представлению о безнадежной глупости дурацких проявлений (дурником, дуриком). От глаголов с тем же значением отрицательного смысла не образуется. Каждому в жизни приходилось дурить, а выражения вроде «мне дурно» столь обычны, что связывать их с какой-нибудь дурью было бы неверно. Просто «надуло», примерно так, как по глупости «надувает» человека болезнью, которую называют дурной. Непреложность этого, основного для исконного корня со-значения, связанного с моментом «надувательства», показывает, что именно этот смысл лежал в каждом оттенке нового ощущения, которое появлялось при рождении новых, производных от корня, слов.