Владимир Колесов - Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт

В литературный русский язык слова дурак и дура (в узком значении ‘шут’ и ‘шутиха’) попали впервые в петровские времена: они есть в словаре Федора Поликарпова 1704 г. Слово дурь во всех своих значениях отмечено в словаре 1780 г. Формальные особенности ранних наших пословиц показывают, что слов с обозначением «дурака» не было до XVII в., так что как называли дураков до этого — неизвестно. Юродивые известны по текстам с XI в., но только в переводах с греческого. В самом конце XVI в. появляется слово дурной в значении ‘безнравственный, своевольный’ («всякое дурное дѣло и слово»), а дуровати — ‘упрямиться, своевольничать’; в XVII в. количество таких слов увеличивается, и похоже, что именно этот «бунташный век» вызвал к жизни саму идею «дурости». Действительно, не всякая дурь — глупость, но дурость, конечно же, связана с дураками. Дурость — ‘сумасбродство’: «человѣкъ онъ такой: разуму нѣтъ, толко дурости много». Дуровской — ‘сумасбродный’: называют, например, «государевъ наказъ дуровским наказом» (СлРЯ, 4, с. 377- 378). В соответствии с народным пониманием «дури» здесь представлено суждение о сумасбродстве и упрямстве: без ума бродить — не с ума сойти, не сумасшедший вовсе. Всяко бывает: побродишь, побродишь, да и воротишься. Да и привычные выражения помогают понять, о чем каждый раз идет речь: дурное мясо — дикое, дурным голосом орать — исступленно, истошно, а совершить самовольно, опять-таки по произволу и без совета старших — совершить своею дуростью.

Самые древние формы наших слов указаны по поздним спискам в «Материалах» И. И. Срезневского. Определение дурый вообще не понять: в Духовной грамоте 1472 г. (по списку XVI в.) читаем следующее: «А отъ вяза прямо на путь, а путемъ къ дуромувязу, что стоить у перервы на березѣ [у переправы на берегу]». Описывается граница владений, и все хорошо бы, да вот стоит на пути некий вяз, стоит по-дурному, не со всеми в ряду — наособицу. Что же касается прочих употреблений слова, то почти все они извлечены историками из так называемых государевых «английских дел» — и к кому относятся, сказать нелегко.

О русском слове авось теперь вспоминают часто, приписывая русскому человеку покорность судьбе, пассивность характера и «антирациональность» в формах мысли. Иноземные специалисты по русскому языку и по характеру русских полагают, что и само по себе слово является чуть ли не главным в изобличении русской деятельности, якобы хаотичной, бестолковой и во многом безрезультатной. Очень удобная точка зрения на соперника по жизни, конкурента по производству или врага по политике.

Удобная, но лживая.

Лжива она особенно сегодня, когда само по себе слово авось устаревает, употребляется редко, да и то чаще всего в производных формах типа авоська, а на месте этого слова используется другое — удача. На авось — на удачу. Вот именно действие «на удачу» изобличает в человеке его пассивность, а «на авось»... тут дело иное, и история слова это доказывает.

Владимир Даль возводил авось к а-во-се ‘а вот я сейчас!’, которое употребляется с добавлением уточняющих частиц: авось-ка, авось-то, авось-же, авось-ну и т. д. — с неопределенным указанием на «это» («может быть, станется так...»). Однако наше слово могло восходить и к другой форме (сторонников такой точки зрения меньше): а-въ-сь — ‘(пусть) и в это (тоже)’, т. е. ‘пусть хоть так! ’ — авось хоть брось ! А вот еще поглядим!

Слово авось неопределенно по принадлежности к части речи. По происхождению это сложное наречие, которое только сталоименем существительным («да понадеялся он на русский авось»). Обычно в русском языке, наоборот, формы имен становятся наречиями. Но авось стал именем потому, что вошел в ранг символа. Символа русской удали и бесшабашности, а не тупой покорности судьбе. Ничего! — пробьёмся. Об этом русский историк В. О. Ключевский сказал верные слова: «Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в них природа Великороссии. Она часто смеется над самыми осторожными расчетами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось ».

Необъяснимая сила гибельного восторга — сладость борьбы без малейшего шанса на успех... вряд ли это пассивность и покорность судьбе.

В украинском языке авось значит просто «глянь-ка!», в белорусском — «вот оно!», в древнерусских текстах осе есмь значит «вот я (тут)!» Своеобразный вызов, человек накликает на себя предстоящее дело.

Современные словари понимают авось как «необоснованную надежду на случайную удачу», как возможность благополучного развития событий, в котором никто не несет ответственности за результат, причем заведомо известно, что у человека нет сил и средств самому добиться желанного результата; от него ничего не зависит, но выбора возможности — нет. Пан или пропал! В этом авось! реально выделяется только результат действия. Видя опасность, человек бросается в нее: «Будем драться до последнего!» Нет, тут не бездействие, не апатия, не лень — человек активен как никогда, да вот действует он в непредсказуемых обстоятельствах жизни, без помощи и без информации о состоянии дел.

Он видит опасность ( вот она! глянь... ), и потому появляется еще одно выражение, с помощью которого становится возможным преодолеть минутное замешательство, страх и отчаяние: небось! Решение перейти границу прежде недоступного поля вражды и бед следует за глагольной формулой не бойсь (с другим ударением не бои́сь!), которая в быстрой речи и параллельно с авось сократилась в небось (уже в XVII в.). Преодолеть сопротивление среды или неблагоприятное мнение помогает это небось: «Я, небось, не крокодил какой...»

В середине XVII в. знаменитый борец с «новоявленной никоновой ересью» прототоп Аввакум употреблял эти слова, причем различал их по смыслу.

Авось бы у него используется как если бы: а вот если бы та скончалась — как же дети? — «авось бы ты умерла: ведь бы им жить же без тебя!» А вдруг... а случись что... И теперь еще в русских говорах слово авоська употребляется в близком тому значении как «ну-ко», авось-то — ‘может быть’, ‘вероятно’, но всегда о том, что уже случилось, а не случится в будущем. Так авосейко значит «в прошедшие времена», о которых уже позабыли, да случайность самой беды еще сохраняется в памяти.