Тимур Атнашев - «Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Рецензия Шишко, однако, стала исключением, которое подтверждает правило: при всех многочисленных веских доводах она в действительности была не рецензией, а очередным выступлением в рамках полемики между народниками и марксистами о том, есть ли у России особый путь в будущем И что наиболее показательно, Шишко в конечном счете не оспаривал данную Милюковым характеристику развития России «сверху вниз».

Новый этап интереса к милюковской концепции русского своеобразия и ее критического осмысления был вызван революцией 1905 года. Основными критиками «Очерков» стали два молодых историка, придерживавшихся представления о феодальном прошлом России: Н. П. Павлов-Сильванский (1869–1908) и Б. И. Сыромятников (1874–1947) [50] См. диссертацию В. А. Муравьева [Муравьев 1969]. Существует диссертация американского исследователя о Павлове-Сильванском: [Radzilowski 1979]. .

Павлов-Сильванский, наиболее известный приверженец идеи «русского феодализма» (в юридическо-политической традиции европейского гуманитарного знания, а не в марксистском варианте), к началу XX века пришел к заключению, что типичные феодальные институты, такие как вассалитет, субинфеодация и привилегии, были широко распространены в Киевской и удельной Руси. Он заявлял, что сделал этот вывод под влиянием новых архивных находок и современных немецких и французских исследований. Возможно, освободительное движение, развивавшееся в первые годы нового столетия, также сыграло здесь определенную роль: Россия находилась на пути к превращению в конституционное государство, то есть к «нормальному» западному строю. Если таково ее будущее, значит, и прошлое ее, возможно, по большому счету не так уж отличалось от западного варианта.

Павлов-Сильванский встретил революцию 1905 года довольно умеренным конституционным монархистом, а вышел из нее радикальным демократом, критикующим «слева» верховенство кадетской партии во главе с Милюковым. В его критике концепции русской истории Милюкова в 1907 году можно увидеть связь с его политическим недовольством кадетами, хотя в то же время это было продолжение полемики, начавшейся еще в 1902 году с публикации Милюковым в энциклопедии Брокгауза и Ефрона критического отзыва на идеи Павлова-Сильванского о феодальных отношениях в истории Древней Руси [Милюков 1902] [51] Подробный анализ разногласий между Милюковым и Павловым-Сильванским по вопросам феодализма в России см. в: [Вандалковская 1992: 185–210]. В любом случае опыт 1905 года утвердил Павлова-Сильванского в представлении о правильности его мысли о сущностном сходстве развития России и Западной Европы: Россия просто отстала на этом пути. В лекции, прочитанной для школьных учителей в июне 1907 года, он говорил:

Ошибочность этого воззрения (отстаивающего своеобразие России. — Т. Э. ) сильнее всего поколеблена была в последние три года, когда действительность, история, исправляя ошибки историографии, сама дала нам практические уроки <���…>. Все с большим удивлением увидели на этом примере, что русская история если не вся, то в некоторых основных переломах развивается весьма сходно с историей западной<���…> все вдруг научились сравнительному методу, научились под обманчивой оболочкой внешнего различия разглядывать внутреннее существенное сходство явлений [Павлов-Сильванский 1973: 356–357].

Но все это было действительно ново:

Историография наша, взятая en masse, оказалась далеко не на высоте требований, предъявляемых к истории: содействовать народному самопознанию, пониманию вместе с прошлым настоящего и будущего.

В споре западников и славянофилов об основных началах русской истории перевес убедительности остался за славянофилами.

Славянофилы были сильны именно тем, что они всю свою теорию строили на историческом обосновании своеобразия русского исторического процесса. <���…> они заняли очень твердую позицию, опираясь на своеобразие русской истории и отсюда делая последовательно политический вывод о своеобразии ее развития и в будущем. <���…>

И наши западники, соглашаясь с славянофилами в этом основном пункте (о своеобразии древнерусской истории. — Т. Э. ), брали на себя трудную задачу доказать, что, какими бы своеобразными путями ни шла русская история в прошлом, в будущем она приведет туда же, куда привела история Запада. Задача эта была трудна, потому что от своеобразия русского исторического развития надо было сделать вывод к единообразию его в будущем с западным развитием [Павлов-Сильванский 1973: 357–358].

Разрешением этой дилеммы для западников начиная с К. Д. Кавелина и С. М. Соловьева был предпринятый Петром I радикальный скачок на новый путь западного развития — решение, идущее вразрез с наиболее влиятельным в XIX веке принципом органического исторического развития, другим словами, решение неудовлетворительное, но все же решение, причем такое, которое позволяло большинству историков того времени признавать «значительное своеобразие» древнерусской истории. Ключевский, по мысли которого весь исторический опыт России, в отличие от западного, определялся процессом колонизации и чьи рассуждения были неизменно направлены на выявление своеобразия России, конечно, представляет собой особый случай. Милюков же, чьи «Очерки» доводили противоречия, заложенные в западническом взгляде на историю России, по мнению Павлова-Сильванского, до крайнего предела, стал основным объектом критики: «В основе его теории лежит такой же неудачный прыжок от бывшего своеобразия к будущему единообразию с Западом, как и в теории Кавелина» [Павлов-Сильванский 1973: 361]. Однако Милюков превзошел своих предшественников в подчеркивании самобытности древнерусской истории — здесь Павлов-Сильванский воспроизводит его характеристику истории Древней Руси и приводит запоминающуюся фразу о ее развитии «наизнанку — сверху вниз» [Павлов-Сильванский 1973: 361]:

История наша шла наизнанку, и Милюков изучает ее тоже наизнанку, сначала изучает государственный строй и затем социальный. Так в результате социологического изучения истории Милюков пришел к антисоциологическому ее построению [Павлов-Сильванский 1973: 362].

А его прыжок от своеобразия в прошлом к единообразию с западным развитием в будущем еще менее удовлетворителен, чем традиционное объяснение, опиравшееся на петровские реформы. Милюков лишил себя возможности такого истолкования в диссертации о Петре:

…Он прибегает к услугам устаревшей социологической теории о какой-то особой внутренней самодовлеющей закономерности социального развития, не зависящей, по существу, от материальной среды, экономических условий и исторической обстановки. Об этой совершенно гипотетической внутренней тенденции, внутреннем законе развития каждого общества <���…> Милюков подробно говорит в социологическом введении и в услугах этого же гипотетического закона ищет спасения, когда ему в заключение от выясняемых им контрастов между историей русской и западной надо перейти к сходству развития в будущем, когда он, скинув тогу историка, надевает демократический плащ либерального политика [Павлов-Сильванский 1973: 362].