Владимир Колесов - Древняя Русь: наследие в слове. Добро и Зло

Из всех примеров и рассуждений мы извлекаем важный вывод: постоянное развитие первосмысла древнего корня добр - связано с отталкиванием его co-значений от противоположной по идее, но равнозначной по смыслу категории Благо. Добро стремится к Благу, решительно отклоняя все случайные признаки своего про-явления, и поскольку в новой, христианской по существу культуре стало оно во-площени-ем Блага, оно и снимало с себя последовательно все признаки поверхностного свойства: указание на пользу, на внешнюю приглядность, на качественность своеобразия, на подобие Благу (но еще далеко не Благо) — и воспаряет в отвлеченном значения и всеобщей положительной ценности. Это такая же духовная сущность, как и само Благо, но только в земном ее обличии. Добро.

Развитие смысла, явленное в множественности значений и связанных с ними словесных форм, есть усиление степеней отвлеченности — от пользы через красоту и добротность к невещественной энергии доброты. Так в XVII в. на место добро́ты (сохраняет все оттенки старых значений) приходит слово доброта́ , с иным ударением, которое характерно для слов с отвлеченно собирательным смыслом. Это-то слово и стало выражать выработанное сознанием понятие о добром, добре и всяческой доброте. «Доброта» — отзывчивость, душевное расположение к людям, стремление делать добро и избегать зла. Это — чисто земное чувство, рожденное в человеческом обществе, среди людей и в миру, но под явным давлением со стороны идеи, которая воплощена и развита в столь же древнем корне благ-.

Важно отметить две особенности в развитии понятия о «доброте». Отвлеченность душевного чувства соотносится с русским разговорным словом доброта , а не с книжным добрость и не со словом благость (слово благота в разговорном языке невозможно). До сих пор проявления душевной доброты совмещены с представлением о красоте человеческой души. Напротив, то, что прежде представало как высокое, недоступное человеку Благо, превратилось в свою противоположность, потому что земные блага́ столь же вещны и низменны, как и всякое неуемное добро , накопленное без разбора.

Таково народное отношение к доброте и к добру. Низменность вещного мира и отвлеченность утраченного идеала о Благе сошлись в общей противоположности к простым проявлениям человеческой доброты.

Добрый человек не тот, кто умеет делать добро, а тот, кто не умеет делать зла.

Василий Ключевский

Удивительной особенностью древнерусских текстов является распространение сложных слов с первой частью благо-, добро-, зло- . Конечно, когда-то они появились под влиянием греческих слов, но впоследствии все чаще стали воссоздавать по этому принципу свои собственные, по каким-то причинам важные, слова. Достаточно напомнить, что и благо- и добро- одинаково передают

греч. ευ, а зло - κακός ‘плохой, дурной, жалкий’, даже ‘несчастный’ и только после всего этого ‘злой, порочный, подлый’. Смысловое различие между благом и добром , как мы видим, у славян свое, благоприобретенное, а противопоставление между ευ- и κακός для славян вообще оказалось несущественным. Славянское краткое прилагательное (оно же и существительное) одновременно и наречие ( добръ ), и даже частица ( добро! ). Смысловой синкретизм славянского корня удачно соединял в себе все возможные в употреблении грамматические формы, и поэтому, видимо, с самого начала такой корень стал восприниматься как обобщающая по значению «приставка» к слову: благо-нравие, добро-нравие, зло-нравие. Освоив принцип образования новых слов самого общего значения (логического рода — лексически гиперонима), славянский язык тут же использовал его для собственных целей. Освоить же принцип было нетрудно. У славян издавна существовало удвоение корней, помогавшее создать гипероним: честь и слава, например, или с помощью глагола — стрѣмиглавъ и прочие.

Интересно, что как раз в старославянских текстах подобных образований не очень много (всего 74 слова), причем в основном они связаны с корнем благо-, все — высокого стиля: благоволение, благодѣяние, благоизволение, благородие, благосръдие, — все выражают некое отношение к высшим силам; в отношении к человеку появляются сложные слова типа доброговѣние, добродарьствие, доброродие, доброчьстие (обычно при греч. αγαθο- ‘благо, добро’). Только некоторые из них — кальки, как, например, благодать и благодѣть от греч. χάρις или добродѣтель от греч. αρετή. Большинство же таких слов составлены в духе славянских сочетаний типа добро дѣло. При этом первыми книжными образованиями были словосочетания с благо-, а слова с наставкой добро- стали появляться век спустя в восточноболгарских переводных текстах (которым охотно подражали древнерусские книжники). Идеально-отвлеченные именования идут «сверху», от форм с благо-. Нежелательную, отвратную сторону бытия обозначают с помощью образований с корнем зло-, которые входят в оборот еще позже; прежде они были связаны не с κακός, а с δυς- (равно латинскому dis- в словах типа дискредитация), т. е. представлено указание на отрицание признака, который содержится в основном корне. Не указание на «зло», но отрицание «добра».

В древнерусских переводах к ним добавляются все новые речения, которые распространяются на оригинальные тексты; но в народной речи таких образований не было вовсе.

Развитие подобных сращений в книжной речи способно объяснить отношение средневекового книжника к понятиям и символам, содержащимся в таких образованиях.

Если сравнить одно и то же слово злонравие в переводе греческих «Хроник» (Георг. Амарт. III, 240) и в более поздних переводах отцов Церкви, окажется, что сначала это славянское новообразование соотносилось с греч. δυστροπία ‘упрямство’, и только потом стало переводить греч. κακοήθειαа‘дурные привычки; дурной характер’. Так же и з лодушие при греч. δύσπνοια ‘одышка’ или зломыслие при греч. πονηρός λογισμός ‘негодное рассуждение’. С самого начала «дурное», зло, воспринимается весьма конкретно и чувственно как отсутствиедуховного, и только со временем образования с корнем зло- как бы подстраиваются к рядам слов с корнями благо- и добро-.

В древнерусских источниках отмечается уже до полутысячи слов с благо-, чуть меньшее количество с добро- и совсем незначительное — с зло-. Однако изменилось отношение к оригинальным (греческим) образованиям такого рода. В XVI в. Максим Грек, переводя тексты непосредственно с греческого языка, использовал имена существительные, прилагательные и глаголы такого рода, но уже четко различал образования от греческих слов с разными префиксами: ευ- благо, αγαθο- или καλο- добро-, а како- — зло-. Мы уже знаем, почему так происходит. «Доброта» и «красота» теперь не воспринимаются как единственные признаки Блага; «благо» не смешивается с красотой и не ограничено внешними ее признаками.