Олег Аронсон - Статус документа: Окончательная бумажка или отчужденное свидетельство?

В истории российской канцелярии упорядочивание и дотошная нормативная организация коммуникативного пространства бумаги предшествовали изобретению документа. Более того, из административной переписки Александровской эпохи понятно, что предельно регламентированный и унифицированный порядок сношений, изобретенный вместе с министерствами, был в диковинку российским чиновникам, а потому нуждался в постановке — как голос. Доказательство тому — один из циркуляров, направленных губернаторам из Министерства внутренних дел:

«По установлению общего разделения государственных дел, издано в 1811 г. Общее учреждение министерств,в коем определены как степени власти и обязанности их, так и образ самого управления. При сем устройстве Министерств установлен между прочим и единообразный порядок сношений, как с Министерствами, так и их Департаментами, и на сей конец при самом учреждении изданы формы их сношений. Порядок отношений и сношений лиц определен формою № 11. Формою сею именно постановлено, чтоб на поле бумаги означено было то Министерство, в которое делается представление, равно как и Департамент, отделение и стол, к коему описуемый предмет по роду своему принадлежит. Но в Министерство внутренних дел нередко поступают отношения и представления с отступлением от сей формы и от сего изменения оной… Дабы отвратить неудобства и замешательства, от сего происходящие, и соблюсти порядок, Высочайшего утверждения удостоенный, я долгом считаю обратиться к Вашему Превосходительству с покорнейшею просьбою, сделать соответствующие сему распоряжения» [82] ГАРО. Ф. 46. Оп. 1. Ед. хр. 388. Л. 29. .

И если сегодня документальная форма не регулируется в законодательном порядке, иерархия взаимодействия не проступает в структуре каждого реквизита, а границы между документальными жанрами размываются, это не означает, что документ безразличен к формализованной и субординированной коммуникации. Субординация стала культурной формой документа и одним из важнейших условий канцелярской документности. Рассмотренный под этим углом зрения документ оказывается не только административным действием, совершаемым при помощи слов, но еще и особым коммуникативным событием [83] В системе координат, предложенной Эмилем Бенвенистом, документ, бесспорно, должен быть описан в категориях «дискурса», противопоставленного «рассказу» и представляющего собой инструмент языковой коммуникации в практической ситуации социального действия. См.: Бенвенист Э. Общая лингвистика / Пер. с фр. под ред. Ю. С. Степанова. М.: Прогресс, 1974. С. 110. .

Характеризуя своеобразие дисциплинарной власти, Мишель Фуко не вспоминает о бюрократии, этой рациональной форме осуществления тотального контроля и управления посредством письма. Примечательно, однако, что процедуры политического захвата тела, направленные на достижение послушания и полезности, в «Надзирать и наказывать» разбираются на примере армейских инструкций, школьных кондуитов и фабричных правил [84] Фуко М. Надзирать и наказывать / Пер. с фр. В. Наумова под ред. И. Борисовой. М.: Ad Marginem, 1999. . В цикле лекций о психиатрической власти речь и вовсе идет о фундаментальном значении письменных операций для реализации проекта дисциплинарного управления: «Чтобы дисциплине всегда быть этим непрерывным контролем, этой непрерывной и всеобъемлющей опекой тела индивида, она, как мне кажется, обязательно должна пользоваться орудием письменности… Прежде всего, чтобы вести запись, регистрацию всего происходящего, всего, что делает индивид, всего, что он говорит, но также и чтобы передавать информацию снизу вверх, по всей иерархической лестнице, и, наконец, чтобы всегда иметь доступ к этой информации и тем самым соблюдать принцип всевидения, который, по-моему, является вторым основным признаком дисциплины» [85] Фуко М. Психиатрическая власть / Пер. с фр. А. Шестакова. СПб.: Наука, 2007. С. 66. . Другое дело, что у Фуко письмо, хотя и рассматривается в качестве политической технологии, не проблематизируется в своей конкретно-исторической специфике. Но вопросы о том, как дозированная формализованная запись администраторов начинает использоваться для захвата социальной реальности [86] Так, один из циркуляров, разосланных в конце Александровской эпохи по военному ведомству, уведомляет об августейшем разочаровании в недостаточно дифференцированных и потому неэффективных отчетах. Новые требования ориентированы на фрагментацию подотчетных фактов и инвентаризацию деталей, позволяющую контролировать социальное событие во всей полноте: «Сие различие в полках должно быть, во-первых, со стороны обучения людей, во-вторых, со стороны субординации и чинопочитания, а в-третьих, и со стороны внутреннего состояния полка, как в здоровье людей, так и в исправности аммуничных вещей и хозяйственного заведения солдат» (ГАРО. Ф. 46. оп. 1. Ед. хр. 177. Л. 9). Дисциплинарный императив подкрепляется высочайшей угрозой исключения из порядка административного дискурса: циркуляр доводит до сведения военных чиновников, что привычные схематичные отчеты впредь «останутся без всякого высочайшего заключения». , а письмена власти приобретают такую степень детализации и унифицированности, могут быть переформулированы в вопрос об изобретении особой политической и эпистемологической письменной формы — документа.

Несмотря на то что канцелярия не упоминалась в реестре дисциплинарных пространств вместе со школой, тюрьмой, казармой и больницей, в производившихся ею документах можно различить не только инструмент, но и продукт дисциплины. Изменению качества бумаг, производимых в государственных учреждениях, сопутствовали изменение характера работы чиновников, превращение канцелярий в фабрики письма и организация канцелярской повседневности в соответствии с буквой инструкции.

Истоки упорядочивания профессиональных занятий российского чиновника можно проследить уже в петровском Генеральном регламенте, которым определялся, например, контур коллежского режима дня [87] «Коллегиям сидение свое иметь во всякой неделе, кроме воскресных дней, и праздников, и государских ангелов, в понедельник, во вторник, в среду, в пятницу, а в четверток обыкновенно президентам в сенатскую палату съезжаться, в самые кратчайшие дни в 6 часу, а в долгие в 8 часу, и быть по 5 часов» (Генеральный регламент // Реформы Петра I: Сборник документов / Сост. В. И. Лебедев. М.: Соцэкгиз, 1937. С. 111). . Но именно в Общем учреждении министерств бумажная деятельность (и деятельность по созданию бумаг) не только опознается в качестве основы «порядка управления», но и прописывается во всех подробностях государственной микрофизики. В частности, этим законом определялось, «как император начинает и кончает рескрипты», «как кому переписываться», во сколько приходить на службу экзекутору, где хранить журнал исходящих, когда начинать разбор почты (в пять утра) и подавать бумаги на подпись, сколько бумаг должно быть в столе (не более десяти) и каким сукном его надлежит покрывать (зеленым).