Илья Гилилов - Игра об Уильяме Шекспире продолжается, или Слова, слова, слова...

Вообще рецензент Г. публично стыдит меня нередко, и не только за терминологию. Вот я мимоходом отметил, что формат книги Дэвиса — «октаво». Г. сообщает читателям, что это ошибка, что формат этой книги — двенадцатая доля листа, и не упускает случая добавить: «Ошибка довольно странная для учёного, гордящегося применением книговедческих методов». Однако на самом деле ошибается сам рецензент, почерпнувший сведения из устаревшего источника. Формат книги Дэвиса — действительно «октаво», и в этом рецензент мог бы легко убедиться, заглянув в каталог Полларда — Редгрэйва (STC) — незаменимое справочное издание для всех работающих над литературными и книговедческими проблемами шекспировской Англии.

Другой пример: издатели последнего, оксфордского собрания сочинений Шекспира поместили там и знаменитую поэму Бена Джонсона из Великого фолио. Однако при этом они выбросили из текста очень важную запятую, из-за чего ослабляется аллюзия, определяющая смысл поэмы. Ясно, что исправлять без оговорок древние тексты (да ещё в научном издании) недопустимо, это я и отметил в «Игре об Уильяме Шекспире». Рецензент же обвиняет меня в том, что, «выискивая соломинку в чужом глазу, в своём не замечаю и бревна»: в поэме о Голубе и Феникс заключительную перед подписью точку заменяю двоеточием! Сравнение абсолютно неправомерное: если оксфордские издатели просто изменили джонсоновский текст, не ставя об этом в известность читателей ни в какой форме, то в случае с поэмой о Голубе и Феникс я только предложил читателям проделать мысленный эксперимент с заменой точки на двоеточие, чтобы увидеть альтернативный смысл подписи. Но пунктуация оригинала мною полностью сохранена в его факсимильном воспроизведении! Конечно, можно понять рецензента Г.: ему, как и его московскому коллеге Н.Б., трудно вообразить, что оксфордские авторитеты способны ошибаться, быть в чём-то неправы… Оксфордское издание, и вдруг — ошибки?!

Иное дело «Игра об Уильяме Шекспире», изданная не в Оксфорде, а в Москве; здесь рецензенту везде мерещатся ужасные ошибки, о которых он, не затрудняя себя проверкой, с возмущением оповещает читателей. Буквально взорвал его вариант девиза в эскизе герба, полученного Шакспером. Во второй главе «Игры» я сообщаю о связанном с этим эскизом факте: «В сохранившемся эскизе герба клерк из герольдии написал странный девиз: "Нет, без права"». Негодованию рецензента нет предела, он пишет: «Предельным случаем — когда не знаешь, чему удивляться более: неосведомлённости автора или его самоуверенности, — является перевод девиза, помещённого в дворянском гербе, дарованном отцу драматурга…». Далее Г. цитирует мою (приведённую выше) фразу, заменив слово «эскиз» на «девиз», и продолжает: «В таком переводе-толковании девиз дворянского герба звучит не просто странно, но прямо издевательски. Однако ничего подобного на самом деле нет… Дело не только в отсутствии придуманной автором «Игры» запятой…» (курсив мой. — И.Г.).

В связи с этим Г. мечет громы и молнии, обвиняет меня в искажении и фальсификации исторических источников и фактов, неуважении к читателям и т.д. и т.п. Вспомнился развеселившемуся рецензенту и старый анекдот о гимназистке, которая «вот так же, слово за словом, не вникая в смысл», переводила известное французское выражение. Рецензент, конечно же, не упускает случая отечески поучить провинившегося автора: «Подобные промахи не могут быть оправданы увлечённостью автора своей идеей. Увлечённость в науке — дело не только благое, но и необходимое. Но единственно при условии соблюдения незыблемых правил научного исследования, не позволяющих искажать и фальсифицировать исторические источники, выдавать свои предположения и домыслы за установленные факты… Историков и филологов учат этому на первых курсах университета. Жаль, что И. Гилилов не усвоил в должной мере этих уроков от своих наставников или позволил себе забыть о них». И конечно же, Г. сурово требует от автора ответа на вопрос: «Что явилось причиной такого странного перевода девиза: недобросовестность или неосведомлённость?».

Для того чтобы несколько остудить обвинительский пыл рецензента, мне пришлось публично сообщить ему, а также его читателям, что автор «Игры об Уильяме Шекспире» нисколько относительно девиза шаксперовского герба не ошибся, ничего не фальсифицировал, текст переведён правильно. Дело в том, что в черновике документа о даровании герба девиз написан три раза, из них дважды — с запятой после слова «non» и один раз — без запятой. О последнем рецензент узнал, очевидно, из книги Т. Брука (достаточно старой), на которую в одном месте ссылается, а узнав, посчитал единственным. Если бы Г. не торопился изливать своё негодование, а открыл бы на странице 73 книгу Джона Мичела, которую он, судя по ссылке на неё, тоже держал в руках, он увидел бы этот самый эскиз, в левом верхнем углу которого шекспироведы давно обнаружили дважды повторенный тот самый девиз со злополучной запятой, поставленной не Гилиловым, а клерком герольдии четыре столетия назад. Об этом наш рецензент мог бы узнать и из очень авторитетной шекспировской биографии С. Шенбаума, переведённой, кстати, на русский язык и изданной массовым тиражом.

Я не буду требовать от г-на Г. извинения за все страшные слова, которыми он пытался забросать меня в связи с шаксперовским девизом, да и в других случаях. Но было бы несправедливо не переадресовать ему его же собственный гневный вопрос насчёт неосведомлённости и самоуверенности.

Главное, что никак не может понять рецензент — он говорит об этом несколько раз, — почему подлинные авторы скрывали своё авторство. Он допускает, что причиной могли быть как опасение цензурных или иных преследований, так и мотив христианского смирения, отказа от личной славы из благочестивых соображений. Но эпоха Возрождения, считает рецензент, «с её подчёркнутым культом личного творчества… противостоит этой традиции». Других мотивов Г. не знает и даже подводит, как видим, под это незнание теоретический базис, ссылаясь на некую неотъемлемую особенность ренессансного менталитета. Однако в случае с конкретной реальностью — английской культурой конца XVI — начала XVII века — излюбленные нашими специалистами по Ренессансу теоретические построения имеют мало общего с фактами. В девятитомном словаре английских анонимов и псевдонимов шекспировская эпоха представлена сонмом писателей, скрывавших своё имя. Так, в поэтическом сборнике «Гнездо Феникса» (1593 г.), в значительной части посвящённом памяти Филипа Сидни — «Феникса Англии», из двух десятков поэтов-участников ни один (включая составителя) не подписался собственным именем! В сборнике «Английский Геликон» (1600, 1614 гг.) из полутора сотен стихотворений свыше четверти подписаны инициалами или псевдонимами. Анонимность литературного творчества, как видим, не была тогда редкостью, особенно среди людей знатных и образованных (но не была и обязательным правилом). Эти анонимные произведения в своём большинстве не содержали ничего криминального, и их авторами (по крайней мере там, где их удалось установить) руководила не боязнь преследований и не соображения благочестия. Приверженность (можно говорить даже о своеобразной моде) к секретности, таинственности, сокрытию правды о себе была тогда чрезвычайно распространена — тайные общества, тайные шифры, коды, криптограммы… В литературе же надо учитывать ещё и отношение многих елизаветинцев к поэзии (к которой они относили и драматургию) как к одной из высших форм духовности, обращённой к вечности, перед которой не только бренное человеческое тело, но и имя эфемерны. Добавьте к этому неистребимую британскую страсть к розыгрышам — театру в жизни, мощное влияние Рабле, и вам станут понятней время и среда, давшие жизнь грандиозному и причудливому феномену — Игре об Уильяме Потрясающем Копьём.