Array Сборник статей - Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования

Ангелы представлены как «чиновники» неба, для которых самое главное – сделать карьеру. Они, между прочим, всегда намекают на Бога, не называя его, а употребляя такие выражения, как «наш старик», «перст судьбы», «недреманное око». В четвертой сцене выступают Молох-Хамавет и Сандалфон:

МОЛОХ – ХАМ: Так ты говоришь, вышел новогодний рескрипт. Ну, что? Есть новые назначения?

САНДАЛФОН: Как же. Рафаил получил архангела.

МОЛОХ – ХАМ: Не может быть! Вот карьера! Момент, одно слово, момент! Того и гляди, в будущем году в начала выскочит.

САНДАЛФОН: И очень просто! Страшно быстрое производство по санитарной части.

МОЛОХ – ХАМ: Нет, подумать только! Рафаил! Лекаришка, коновал! Двумя выпусками моложе меня! В архангелы! Лопнуть можно от зависти… Чего ты смеешься?

САНДАЛФОН: Ничего! Вспомнил, как наш старик велел развесить по всей палате надписи: «Завидовать строго воспрещается». Каково?

МОЛОХ – ХАМ: ( Смеется. ) И помогло?

САНДАЛФОН: ( Смеется. ) Как ты думаешь?

МОЛОХ – ХАМ: Ну, шутки в сторону. Совсем не сладко, когда двадцатое тысячелетие гноят в ангелах. На черта мне небожительство, когда нет движения. Тогда уж выгоднее демоном быть.

САНДАЛФОН: Еще бы! Свободная профессия теперь – все!

МОЛОХ – ХАМ: Ни славословия, ни ликования… Живи, не тужи. (С. 7–8)

Именно чувство зависти характеризует большинство персонажей: когда Лилит распускает свои длинные косы – «[м]ягкие, тонкие, волнистые, отливающие медью, они падают до земли и стелятся по ней душистой рекой», Иггерет восклицает: «Силы небесные! Доживу ли я до того, когда ты облысеешь, или прежде умру от зависти? Это настоящий невод» (С. 13). Лилит, в свою очередь, завидует людям, потому что они «беззаботные» и «никого не стыдятся» (С. 11). Ангелы завидуют не только своим коллегам, но и демонам.

Бегемот дает определение зависти в стихах: «Только зависть слепая, / Без огня закипая, / Поднимает муть со дна. / […] / Только зависть слепая, / Без огня закипая, / Побуждает мир к борьбе» (С. 23). Персонажи пьесы в большинстве случаев недовольны, они испытывают сплошную скуку: Адам и Ева не знают, что делать, дьяволицам надоели демоны и они хотят «флиртовать» с ангелами или с Адамом, ангелы смотрят на дьяволиц с вожделением. Бегемот – единственный персонаж вне этого состояния неудовольствия – мудро ведет разговор с Самаилом:

БЕГЕМОТ: Никто не хочет быть самим собой. Это – первый импульс творения. Закон приспособления видов учит нас, что червяк захотел стать черепахой, получился рак.

САМАИЛ: Оставь нас в покое со своим эволюционизмом. Всякий ребенок знает, что это величайшая чепуха.

БЕГЕМОТ: Se non è vero è ben соврато. Во всяком случае, это применимо к твоей возлюбленной.

САМАИЛ: Не совсем. Ее нельзя уговорить захотеть чегонибудь, чего нам хочется.

БЕГЕМОТ: Но ее можно уговорить не хотеть, чтобы мы хотели. Желать возвыситься до другого – это уже высшая ступень зависти. Первая – это желать понизить другого до себя. (С. 23)

Отметим мимоходом блестящий пример фонетического перевода [589]и межъязыкового каламбура итальянского изречения: «se non è vero è ben trovato» (из «Gli eroici furori» Джордано Бруно), т. е. «если это неправда, то хорошо придумано». Ярхо заменяет итальянское слово «trovato» русским разговорно-нелитературным «соврато», сохраняя почти полностью звучание оригинала, чтобы передать смысл самого изречения. Одновременно возникает бурлескное напряжение между «высоким» (иностранная цитата) и «низким» (вульгарное просторечие).

Некоторые утверждения и соображения в пьесе «Вид из нашего окошка» по поводу власти могли быть причиной тому, что произведение опубликовано не в России, а за границей. Приведем несколько таких «крамольных» изречений.

В пьесе Священное Писание представляет собой пример свода законов, чаще всего непонятных. Ангел Сандалфон утверждает: «Ясно, что общая часть издана в порядке беспрекословности, а особая часть – в порядке недоразумения. С тех пор, как создан свет, законы иначе и не пишутся» (С. 8–9). В восьмой сцене опять-таки Сандалфон объясняет демонам и дьяволицам, почему Адам и Ева не умеют «плодиться и размножаться»:

САНДАЛФОН: Они не знают добра и зла. Не различая между приятным и неприятным, они не могут испытывать ни вожделения, ни страдания, ни удовольствия. Они просто не знают, что им делать на этом свете, за что взяться; ибо, в конце концов, вне добра и зла нет существенной разницы между предметами.

ЛИЛИТ: О! Теперь мне все ясно!

ИГГЕРЕТ: Нет, скажите пожалуйста, как наружность обманчива! Но послушайте! О чем вы думаете там наверху? Ведь это издевательство. Разве можно так управлять?

БЕГЕМОТ: Напротив, иначе нельзя. Неуважение к личности первооснова всякой власти. Это аксиома государственной науки.

САНДАЛФОН: Совершенно справедливо, cher maître. (С. 18–19)

Еще один пример: в одной из главных сцен пьесы демон Самаил уговаривает Еву съесть яблоко с Древа Познания, объясняя, чем отличается его яблоко от остальных:

САМАИЛ: Во-первых, тех яблок тебе никто не запрещал есть.

ЕВА: Это правда.

САМАИЛ: А во-вторых, если поешь этих, то станешь царицей над демонами, над ангелами, над всею вселенной.

ЕВА: О, нет! нет! В таком случае я не хочу этих яблок, Адам говорил мне, что быть царем это самое глупое положение в мире.

САМАИЛ: Слышал я эти разговоры. Теленок твой Адам, и больше ничего. Он думает, сущность власти – в том, чтоб приказывать. Глупости. Запрещать – вот основа всего.

ЕВА: Да ведь и запрещать-то нужно что-нибудь?

САМАИЛ: Сущие пустяки! Увидела, что кому-нибудь чегонибудь захотелось, ну и запрети ему это самое. Мир сам дает царям, врачам и моралистам материал для возбранений, а те и живут себе на всем готовом, не расходуя попусту умственную энергию.

ЕВА: Так! так! Значит, я сумею запретить ангелам летать, демонам волноваться…?

САМАИЛ: Конечно.

ЕВА: Сумею запретить им хотеть?

САМАИЛ: Разумеется.

ЕВА: А Лилит – носить паутинные наряды и ожерелья?

САМАИЛ: Сколько угодно.

ЕВА: И сделать всех такими, как мы, чтоб всем было так же скучно?

САМАИЛ: Очень просто.

ЕВА: О! о! Это что-то новое! О! о! Я хочу попробовать. (С. 26–27)

Ярхо черпает сюжет второй пьесы 1925 г. «Верный Иаков» из Книги Бытия, сохраняя как место действия, так и имена всех лиц и их роли. Игра автора в данном случае состоит в обработке характеров персонажей и в шутливо-бурлескном развитии самого библейского сюжета при соблюдении версии оригинала. Действие происходит в Месопотамии «в незапамятные времена» (С. 3). Действующие лица: «Лаван, сын Вафуила, сын Нахора» и его дочери Лия и Рахиль, сыновья Исаака Иаков и Исав, служанки Зелфа и Валла. В качестве эпиграфа взяты стихи из комической оперы XVIII века «Сбитенщик» Я. Б. Княжнина. Эпиграф выполняет функцию отсутствующего указания жанра – отсылка к одному из первых образцов русского водевиля предвещает шутливый и легкий тон произведения.