Array Коллектив авторов - Гуманитарное знание и вызовы времени

Но в реальной жизни двойник побеждал.

В 1924 г., за год до смерти, поэт пишет в стихотворении «Русь советская»:

Сельская молодежь «поет агитки Бедного Демьяна», убежденного большевика, и поэзия Есенина в деревне не нужна, да и сам он «здесь, кажется, не нужен». Поднявшийся из народа до высот европейской культуры не принят народом. У Достоевского речь шла о возникновении нового культурного типа России, тип этот возник в результате некоего духовного усилия по переработке культурных смыслов мировой, в основном европейской цивилизации. Этот тип и представлял Россию в мире. Беда и историческая трагедия заключалась в том, что наработанные этим слоем смыслы были отринуты, а их носители либо уничтоженные, либо изгнанные из страны, не сумели противостоять своим двойникам, так что высокие смыслы ушли из русской жизни. Повторим, русский культурно-исторический тип совершил самокастрацию. Сейчас мы стараемся их вернуть, в расчете на то, что они будут определять, разумеется, не политику, не социальную жизнь, а то, что они и должны определять, – нашу духовную жизнь. Но возможно это только как противостояние массовой культуре и в отстаивании свободы лица.

Переход от литературоцентричной модели гуманитарного знания к медиацентричной, казалось бы, однозначно детерминирован и новой информационной средой, и современными медиатехнологиями, и навыками аудитории, сегодня более приспособленной к тестам и клипам, нежели к креативному мышлению и проблемному подходу. Однако радость приобщения к современным телевизионным и компьютерным средствам коммуникации оказалась недолгой: довольно быстро выявились и ущербные стороны медиализации культуры: иллюстративность, вторичность, облегченность аудиовизуальной информации по сравнению с вербальными текстами и инструментами, а главное, невольное отвыкание от творческого поиска и самостоятельного мышления, от речевой практики и словесной семиотики, от самого процесса чтения (вчитывания, перечитывания и т. п.), предполагающего многократное обращение к тексту, его интерпретации и переосмыслению в различных контекстах.

Преобладание видеоряда над словесностью в процессе приобщения к культуре; приоритет зрелищности, в том числе непосредственно являющейся результатом воздействия кино и телевидения (оставляю в стороне эффекты, порожденные слушанием современной поп– и рок-музыки, а также интернет-общением, также входящими в состав медиакультуры), – неизбежный культурный фактор конца XX – начала XXI в., который нельзя не учитывать в современной гуманитаристике. Но учитывать – это не значит только поддаваться ему или, точнее, слепо подчиняться как своего рода «мейнстриму» культурно-исторического процесса.

Не исключено, что в гораздо большей степени «учет» этого фактора должен предполагать не подчинение , а сопротивление ему ; выработку альтернативных социокультурных стратегий , рассчитанных на совмещение чтения (и анализа прочитанного) с «видением» картинок и «слышанием» живого звука, а иногда и с противопоставлением вербального и визуально-аудиального при изучении культуры. Ведь проникновение в культурную семантику невербальных текстов (и даже преобладание их) требует от аналитика навыков и умений анализировать также и вербальные тексты, а преимущественное пользование Интернетом отнюдь не способствует формированию подобных навыков (способствуя, скорее, наоборот, выработке пассивного, потребительского отношения к словесным текстам как готовому интеллектуальному продукту).

Это тем более важно предусмотреть в практической работе и творчестве гуманитариев, что общая тенденция развития гуманитарного знания – от «литературоцентризма к медиацентризму» если и является векторной , то только на протяжении нескольких последних десятилетий культурной истории. Обращение к истории литературоцентризма в России (а также в других странах и культурах) показывает, что эта тенденция носит скорее не линейный, а циклический, волнообразный характер, и чередование подъемов и спадов в общественном интересе к словесным практикам, практическое обращение к ним в различных сферах культурной деятельности и творчества имело постоянный, хотя и прерывистый характер, что не могло не оказать влияния на культурную семантику русской культуры (как, впрочем, каждой значительной мировой культуры), на ее строение и ментальность. В то же время нужно иметь в виду и то, что литературоцентризм в истории каждой развитой культуры в последнее время подвергается серьезным испытаниям, и авторитет (и статус) его все время колеблется.

Это означает, что дихотомия литературоцентризма / медиацентризма в России (и в других странах и культурах, столкнувшихся с подобной проблемой) носит не столько временной характер – смены культурных парадигм , сколько представляет собой проблему выбора стратегий , т. е. имеет характер «маятника», раскачивающегося между одним и другим смысловым полюсом, но не останавливающегося на какой-то одной позиции. История русского литературоцентризма на протяжении последних двух с небольшим веков убеждает в смысловой многослойности и неоднозначности русской культурной семантики, несводимой к какому-то непротиворечивому основанию [416].

Взаимосвязь литературы и культуры в целом в России очень глубока. Здесь история словесности наиболее непосредственно связана с развитием духовной жизни в ее различных культурных формах (и наоборот). Можно говорить о таком метаисторическом свойстве русской культуры как ее литературоцентризм , т. е. тяготение всей русской культуры по преимуществу к литературным формам саморепрезентации. Эта особенность русской культуры – образность, выраженная вербально, и представление такой образности как универсальной и всеобъемлющей для культуры – может быть объяснена соединением ряда культурных факторов, среди которых можно выделить: специфический тип русской ментальности (непосредственно сопряженный с жизнью слова); ход культурно-исторического процесса в России, включая историческое развитие литературы (начиная с Крещения Руси – события, органически связанного с возникновением славянской письменности); результаты межкультурного взаимодействия с Западом и Востоком (запечатленные и «снятые» в литературе); уникальный социально-исторический опыт России, способствовавший формированию соответствующих общественно-политических, социокультурных и художественных практик по преимуществу в вербализованных формах (как наиболее общедоступных и эффективных).