Бен Чу - Мифы о Китае: все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, – неправда!

Некоторые из моих китайских знакомых, имеющие опыт обучения одновременно в Китае и США, рассказывали о разном отношении школьников этих стран к успехам в учебе. «Лучший ученик в Китае может быть старостой класса или активно участвовать в разнообразных школьных мероприятиях, в то время как в США отличников считают “ботаниками”», — поделился со мной один из приятелей.

Сейчас все чаще слышны призывы перенимать определенные принципы, свойственные китайскому образованию. Майкл Гоув говорит, что хотел бы видеть у себя в стране «культурную революцию» в учебе по китайскому образцу. С ним соглашается группа британских политиков‑консерваторов, авторов манифеста «Освобожденная Британия». «Международные таблицы ранжирования демонстрируют, что британские школьники отстают от своих сверстников в Южной Корее и Китае, — предупреждают они. — Надо наконец перестать опускать планку в нашем школьном образовании, заставить учеников изучать большее количество предметов и проводить за учебой больше времени». Американцы также считают, что им есть чему поучиться у Китая. «Нельзя ли нам самим стать немного конфуцианцами, по крайней мере в смысле повышения роли образования в списке наших приоритетов?» — вопрошает Николас Кристоф в «Нью-Йорк таймс».

Пример Китая, однако, рассматривается на уровне более глубоком, чем просто государственная политика, он относится и к тому, как мы воспитываем своих детей. В 2010 году Эми Чуа, профессор права Йельского университета и дочь китайских эмигрантов, опубликовала бестселлер «Боевой гимн матери-тигрицы». Чуа с презрением относится к нашему, как она считает, мягкому подходу к воспитанию, утверждая, что «многие китайцы думают, что они заботятся о своих детях и готовы пожертвовать ради них гораздо большим, нежели люди Запада, не слишком пекущиеся о результатах воспитания своих отпрысков». Чуа уверяет, что ее книга была задумана в виде забавных и самоироничных личных воспоминаний и вовсе не является руководством для родителей, однако это не останавливает многих комментаторов от высказываний о том, что да, наши избалованные, всегда винящие в своих неудачах кого-нибудь другого и ничего не доводящие до конца дети нуждаются в хорошей порции «тигриного воспитания» китайского образца.

Что же случится, если мы не будем следовать образовательной философии по Конфуцию и не примем на вооружение методы матери-тигрицы? Внутри нас живет страх, что неизбежным следствием этого станет упадок, а затем и закат нашей цивилизации. Американские исследовательские центры предупреждают, что к 2030 году в мире будет 200 миллионов китайских выпускников университетов, целый легион башковитых умников, числом равный всему трудоспособному населению США. Более того, нам говорят, что китайские выпускники в основном специализируются в «трудных» дисциплинах, таких как инженерное дело, математика и естественные науки, в отличие от западных студентов, все чаще выбирающих для изучения более легкие гуманитарные и социологические курсы. Нас охватывает трепет перед перспективой, что вскоре суперумные и высокомотивированные китайские специалисты без труда опередят в соревновании на мировом рынке XXI века нашу декадентствующую и невежественную молодежь. Томас Фридман, автор нашумевшей книги 2005 года «Плоский мир», пишет: «Когда я был маленьким, родители говорили мне: “Доешь свой обед. Люди в Китае и Индии хотят есть”. Я говорю своим дочкам: “Доделайте свою домашнюю работу. Люди в Индии и в Китае хотят получить вашу работу”».

Даже Барак Обама заявляет, что «нация, превосходящая нас в образовании сегодня, перегонит нас завтра». Не спрашивайте, какую нацию он имеет в виду. Между тем премудрая британка Эллисон Пирсон видит в родительском стиле матери-тигрицы Чуа отражение глобальной перестановки сил. Она пишет: «Китаянка демонстрирует, как родители Запада дают своим детям установку на то, чтобы вырасти посредственными, заурядными людьми. Ее книга читается как аллегория того, как на смену одной супердержаве приходит другая».

Ирония ситуации, однако, заключается в том, что вся эта паника по поводу рождающейся на Востоке образовательной супердержавы, нации, чья мощь обусловлена тысячелетиями конфуцианской меритократии, вызовет у многих китайцев лишь смущенный смех.

Давайте начнем с истории. Императорская система образования, способствовавшая, как это представлялось иностранцам, выдвижению людей на основании их знаний и способностей, на самом деле никогда не была неподкупным механизмом для подъема по социальной лестнице. Несмотря на то что конфуцианство придает столь важное значение учению, в императорском Китае не существовало универсального, бесплатного государственного образования. Это означало, что семьям приходилось тратить значительные средства, чтобы подготовить своих сыновей (в те времена речь, конечно, могла идти только о сыновьях) к императорскому экзамену. Позволить это себе могла только состоятельная, главным образом землевладельческая, аристократия. Сын обычного крестьянина почти не имел шансов выдержать экзамен даже самого низшего, провинциального уровня. «Китайская мечта» могла осуществиться лишь для тех, у кого были деньги.

Но даже и для тех, кто подготовился к экзаменам, условия игры были не вполне равными. Историк Джон Чаффи в своей работе показал, что в период империи Сун, когда система императорских экзаменов приобрела свою классическую форму, она становится все менее честной. «Цель учредивших экзамены императоров установить меритократию была в значительной степени подорвана, — доказывает он. — Люди научились обманывать систему, пытаясь улучшить свои шансы на успешную сдачу экзамена и обретение чиновничьего статуса». Чаффи описывает случаи, когда соискатели отправлялись в другие префектуры, где нормы были менее строгие; родственники чиновников сдавали там отдельный экзамен, идея которого состояла в том, чтобы уменьшить вероятность каких-либо поблажек со стороны экзаменаторов, но на деле этот трюк давал им преимущество перед другими экзаменующимися. Некоторые же просто жульничали или платили взятки.

Маньчжурские воины с северо-востока, основавшие в 1644 году династию Цин, также внесли свою лепту в понижение экзаменационных стандартов. Их сыновья, из которых в кочевой жизни воспитывали охотников и воителей, вряд ли были способны к зазубриванию древних сочинений конфуцианских авторов. И вот, всем на радость, были изобретены новые пути для доказательства отличия в «науках»: экзамены в искусстве верховой езды и стрельбе из лука.

Коммунисты, взявшие в 1949 году под контроль образовательную систему, так же, впрочем, как и все остальное, не подпали под обаяние мифа о просвещенной системе императорских экзаменов. По мнению Мао Цзэдуна, она попросту помогала государству осуществлять жестокую феодальную эксплуатацию. Правда, из маоистских новшеств в области образования родилось нечто значительно более скверное. Начатая Мао в 1966 году культурная революция — охватившее нацию идеологическое безумие, задуманное как реванш над, по мнению Мао, неверной ему партией, оказалась одним из самых популярных среди обывателей движений в истории. Уничтожались книги подозреваемых в политической неблагонадежности авторов, а заодно с ними — и считавшиеся реакционными произведения классической литературы. Студентов натравливали на «классовых врагов» — их собственных преподавателей. Многих ученых пытками доводили до самоубийства. В течение трех лет в высшие учебные заведения не поступило ни одного нового студента; вместо того чтобы учиться, вышедшие из-под контроля хунвейбины нападали на всякого, кто казался им недостаточно преданным революции. Когда даже Мао увидел наконец, что волна насилия стала неуправляемой, десятки тысяч городских подростков‑хунвейбинов были отправлены для «перевоспитания» на сельскохозяйственные работы. Более чем на десятилетие миллионы рядовых китайцев выпали из образовательной системы, превратившись в потерянное поколение. Право, не знаю, плакать мне или смеяться над заявлением Майкла Гоува, что он желал бы увидеть культурную революцию в британском образовании, «вроде той, что произошла в Китае».