Бен Чу - Мифы о Китае: все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, – неправда!

Порой кажется, что китайцы не менее иностранцев одержимы идеей собственной многочисленности. « Жэньшань, жэньхай» — «Горы людей, моря людей» — фраза, которой они выражают недовольство по поводу скученности. Как-то на одной из улочек в Гуанчжоу я с трудом протискивался сквозь толпу, так как продавцы овощей и фруктов заполнили почти весь тротуар. «У нас в Китае так много людей», — извиняющимся тоном обратился ко мне двоюродный брат, пробираясь вместе со мной сквозь ряды уличных торговцев. Не на улице или в городе, заметьте, а «в Китае».

Довольно часто сами китайцы говорят о своих соплеменниках в уничижительных выражениях. Газеты называют молодых, малооплачиваемых выпускников университетов, кое-как перебивающихся в крупных городах, «муравьиным племенем» или иногда «крысиным племенем». Крестьян, приезжающих из деревни в мегаполисы на поиски неквалифицированной работы, состоятельные горожане презрительно характеризуют как безликих « нунминьгун » , то есть сельскохозяйственных рабочих.

Авторитарные правители Китая в лице Китайской коммунистической партии также пропагандируют многие из названных идей. В равнодушно-пренебрежительном отношении к человеческим жизням партия превзошла всех чужеземных завоевателей. «Что с того, если даже мы и потеряем триста миллионов населения? Наши женщины восполнят это в течение одного поколения», — заявил Мао Цзэдун в ответ на предостережение Советского Союза, что китайская агрессия в отношении Тайваня может привести к ядерному удару со стороны США. «В Китае даже миллион человек можно считать незначительной величиной», — так, по слухам, отозвался преемник Мао, Дэн Сяопин, на массовые демократические демонстрации 1989 года на площади Тяньаньмэнь, едва не опрокинувшие его правление. Именно при Дэне, считавшем, что население Китая чересчур велико, был утвержден в 1979 году закон, запрещающий супружеским парам иметь более одного ребенка.

Пекинское руководство пытается нас уверить, что Китай — это исключение, место, к которому универсальные идеи, такие как, например, права личности, попросту неприменимы. Китайский народ, утверждают они, не желает видеть у себя вместо порядка свободу и демократию западного образца. Чувство общности истории и культуры также представляется непоколебимым. Даже коммунистическая партия, чьи основатели, казалось бы, вдохновлялись идеями Маркса и Ленина, теперь проповедует, что Китай — это земля конфуцианской гармонии. И если сами китайцы рисуют собственный портрет столь определенными красками, почему бы чужеземцам не принять его на веру?

Однако может ли это все быть правдой? Действительно ли китайская культура диктует им ценности, отличные от наших? На самом ли деле общественный порядок заботит китайцев больше, чем личные свободы? Так ли беззаветно любят они трудиться? Правда ли, что они расисты? Будет ли Китай в скором времени править миром? Будучи наполовину китайцем, я чувствовал себя обязанным попытаться найти ответы на эти вопросы. Разве можно китайцу не знать, что такое «китайскость»?

Я обнаружил, что реальность весьма далека от общепринятых представлений. Я увидел, что на протяжении своей истории Китай вовсе не был отрезан от окружающего мира и что чужеземные религии сыграли большую роль в его формировании. Китайские родители, вместо того чтобы положиться на лучшую в мире систему образования, часто предпринимают все возможное, чтобы отправить своих детей учиться за границу, так как считают иностранные методы обучения более совершенными. Молодое поколение, которое никак не назовешь трудоголиками, часто ругают за леность и отсутствие внутренних стимулов, совсем как в других странах. Передо мной стал вырисовываться образ нации, отнюдь не наделенной загадочной непостижимостью, но удивительно легко узнаваемой — совсем как дом моего прапрадеда в Чунволэй. Пожалуй, самым впечатляющим открытием для меня была глубина исторических корней наших сегодняшних представлений — положительных и отрицательных — о Китае и китайцах.

Была такая детская игра: длинная цепь играющих приглушенным голосом передавала друг другу слово или фразу, так что на другом конце сообщение появлялось в забавно искаженном виде. У большинства из нас теперь другие развлечения, но название игры «китайский шепот» сохранилось как фигура речи, идиома, смысл которой в том, что факты или история исказились из-за отделяющих их от нас времени и расстояния [2] Так буквально переводится название этой книги. В России аналогичная игра, как известно, называется «Испорченный телефон». — Примеч. ред. .

Почему, однако, «китайский»? Похоже, что точного ответа не существует. Согласно одной из теорий, сообщения, передававшиеся от одной дозорной башни Великой Китайской стены к другой, приходили в искаженном виде. Другое объяснение: в свое время на Западе под словом «китайский» часто подразумевались путаница и неверные толкования, что связано со старыми представлениями о «непостижимости». Сама игра скорее всего не слишком старая, первые упоминания о ней относятся к середине XX века. Но каким бы ни было происхождение «китайского шепота», название кажется мне подходящим для книги.

На этих страницах рассматриваются истории о Китае, которые мы нашептываем друг другу. Мы увидим, как на протяжении столетий суждения о китайцах искажались, проходя через длинную цепь людей, служивших связующим звеном между Китаем и внешним миром, — и как они становились еще более неправдоподобными после своего появления на Западе. Сегодня этот процесс во многом продолжается. Наше подсознание все еще диктует нам свою интерпретацию Китая и китайцев. Очень часто, совсем как в игре «китайский шепот», мы в конце концов слышим то, что нам хочется услышать. Теперь, когда китайская экономика обещает занять главенствующее место в мире и, таким образом, оказывать еще большее воздействие на разные сферы нашей жизни, настало наконец время пересмотреть то, что, как нам кажется, мы знаем.

В июле 1851 года Чарлз Диккенс посетил выставку китайских промыслов и диковин, устроенную в небольшой галерее в районе лондонского Гайд-парка. Среди прочих экспонатов были представлены расписные фонари, чайники из глины и хрупкие резные шары из слоновой кости. Однако тем летом этой маленькой выставке пришлось вступить в неравное состязание за признание публики. Чуть дальше по той же дороге в зелени Гайд-парка расположилась Всемирная выставка. Под сводами великолепного Хрустального дворца выстроились плоды технического и научного гения Викторианской эпохи — от паровозов и центробежных насосов до сельскохозяйственных машин и телеграфа.