Петр Гуляр - Забытое королевство

Вокруг Эръюаня было зелено — город окружали сочные луга, так что там я основал маслобойную артель. Артель пользовалась покровительством очень влиятельной и могущественной местной семьи по фамилии Ма — прогрессивной, патриотичной и твердо намеренной улучшить путем внедрения новых отраслей производства положение местных миньцзя (семья здесь со всеми состояла в более или менее отдаленном родстве). Время тогда было военное, и в Куньмине, где иностранное население сильно разрослось, возник большой спрос на хорошее сливочное масло, привозить которое из-за границы было крайне сложно. Конечно, в Эръюане и до того производилось некоторое количество масла, однако делалось оно негодными методами, получалось грязным и почти немедленно горкло.

Около двадцати юношей-миньцзя из хороших фермерских семей, у которых были собственные коровы, решили объединиться. Я написал американским друзьям, и они тут же подарили нам сепаратор солидного размера; его отправили по воздуху в Куньмин, откуда я с большими сложностями доставил его в Эръюань. Плотницкая артель миньцзя изготовила вполне приличного качества маслобойку, а бидоны и другие сосуды из луженой меди поставила артель медной посуды. Семья Ма предоставила артели чистое здание. На нижнем этаже изготавливалось масло, а на верхнем жили вместе члены кооператива. Приступить к изготовлению масла самостоятельно они не могли, поскольку их представления о гигиене и машинном оборудовании оставляли желать лучшего, так что я прожил вместе с ними в Эръюане около месяца, работая как вол и обучая их маслобойному искусству на европейский лад.

Каждое утро я вставал в шесть часов, а после завтрака фермы по соседству привозили нам молоко в герметично закрытых бидонах. Его взвешивали и проверяли при помощи лактометра. Если молоко было слишком холодным, его слегка подогревали. Затем его заливали в сепаратор. Этот сепаратор я никогда не забуду. День за днем мне приходилось часами вращать его, поскольку обучить мальчиков этой премудрости оказалось крайне тяжело — его следовало раскручивать очень плавно, постепенно набирая скорость, а затем строго поддерживать нужное количество оборотов. Прошло около месяца, прежде чем они осознали эту важную особенность, и даже после того я не мог доверять им безоговорочно.

К сепараторам, особенно большим, я относился с почтительной опаской — я всегда считал, что при неправильном обращении они могут быть весьма опасны, и прилагал все усилия, чтобы внушить такое же отношение членам кооператива. На словах мальчики всегда со мной соглашались, однако по выражению их лиц я видел, что они все еще относятся к этой машине как к какой-то новой, забавной иностранной игрушке. Но машина решила поддержать меня и преподала им урок сама. Однажды я на минуту вышел из молочной, оставив рукоятку сепаратора на попечение одного из ребят. Не знаю, как ему это удалось — видимо, он начал вращать ее слишком быстро, — но в помещении прогремел ужасный взрыв. Я бросился обратно. В молочной царил полнейший хаос. Барабан и тарелки были разбросаны по всей комнате в лужах молока, посуда была перебита, а в углу, у ног кричащего парня, валялась на полу тяжелая центрифуга. Выяснилось, что, поскольку он резко начал вращать рукоятку быстрее положенного, по сепаратору пробежала крупная электрическая искра, и массивную, вращавшуюся на большой скорости центрифугу подбросило до самого потолка. Она ободрала мальчику ногу и за счет высоких оборотов оставила на коже глубокий, почти до мяса, ожог в виде широкой полосы.

После этого происшествия миньцзя наконец прониклись уважением к современной технике, и с тех пор обучение пошло на лад; вскоре мы уже производили до 50 фунтов масла в день. В небольших бочонках его увозили на грузовике в Куньмин, где разрезали на фунтовые, полуфунтовые и четвертьфунтовые куски, заворачивали и продавали в магазине. Дело наладилось; все шло к скорому расширению производства.

Список интересных кооперативов, которые мне удалось основать, был бы неполон без упоминания большого скорняжно-обувного кооператива, ставшего гордостью всего Лицзяна. В него входили двадцать три насийских юноши в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, за исключением управляющего, которому было тридцать восемь. Лицзянцы любовно прозвали его «кооператив Ва-ва», то есть «детский кооператив». Все мальчики до того работали подмастерьями у местных сапожников, и со многими из них я был знаком еще до основания кооператива. Наслушавшись моих речей о кооперации и ее выгодах, они решили выйти из зависимого положения и открыть собственное дело на кооперативной основе.

Поначалу дело шло ни шатко ни валко, поскольку бывшие подмастерья умели красить только один-два вида очень грубой кожи, а башмаки, которые они изготавливали, получались бесформенными, как картофельные клубни. Поэтому я отправил одного из них, избранного самими же членами кооператива, в обучение на замечательную кожевенную фабрику в Шанхае. Он провел там два года и заодно обучился обувному мастерству. Наконец этот бедняга с лицом, обезображенным оспой, которую он подхватил в столице, вернулся в Лицзян с грузом химикатов и инструментов, закупленных на средства из ссуды, которую я для них организовал. После этого процесс наконец пошел — артель тут же начала выпускать рулоны прекрасной кожи нескольких сортов. Обувь у них теперь выходила крепкая и изящная и при этом стоила совсем не дорого.

Сообразительности и усердия этим мальчикам было не занимать. От природы обладая хорошим вкусом, они извлекли немалую пользу из номеров каталога «Монтгомери Уорд», которыми я их снабдил. Они точь-в-точь скопировали модели, носившиеся в те времена на Бонд-стрит или Пятой авеню, притом что в их исполнении эти вещи стоили, наверное, раз в двадцать дешевле. Они научились делать превосходные сапоги, а также футбольные мячи, кобуры для револьверов, военные пояса и множество других кожаных аксессуаров. Почти в мгновение ока им удалось завоевать признание местных щеголей и военных офицеров. От заказов теперь не было отбоя. Всего за несколько месяцев мода в Лицзяне претерпела значительные перемены. Все городские и деревенские мужчины хотели во что бы то ни стало обзавестись элегантными черными либо коричневыми лаковыми туфлями по последней моде, к которым заказывались не менее элегантные брюки европейского покроя.

Часть мальчиков жили при кооперативе, часть — дома. Зарплаты они не получали — им платили лишь стипендию, которая покрывала их собственные неотложные расходы и расходы их семей. Под конец года, когда прибыль делилась на всех членов кооператива, всем им причитались дополнительные выплаты согласно проделанной работе. Определенную сумму откладывали в резервный фонд; кроме того, какой-то процент от индивидуального дохода участников отчислялся в так называемый фонд общего пользования. Средства из этого фонда расходовались главным образом на похороны и свадьбы — по взаимной договоренности, каждый член кооператива имел право на оплату одной свадьбы из фонда общего пользования, и каждый год таким образом финансировалось некоторое количество свадеб, отобранных по жребию. Дело приносило хороший доход, и вскоре артель открыла собственный магазин на Главной улице. Крупные партии туфель, сапог и футбольных мячей отправлялись в Куньмин, Паошань, Сягуань и даже в Тибет. Ссуды, взятые кооперативом в банках, были вскоре выплачены. Оборванные подмастерья превратились в преуспевающих и солидных горожан — хорошо одетых, хорошо питающихся и пользующихся уважением соседей и друзей. Они служили прекрасным наглядным примером того, какую пользу может принести ремесленникам правильно организованный кооператив под толковым управлением.