Марк Уральский - Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Русский либеральный филосемитизм был <���…> достаточно противоречив. Он в значительной мере являлся данью моде. И дань этой моде нередко отдавали даже те, кто внутренне был недоброжелателен к евреям. Горький хорошо это чувствовал и <���…> саркастические описал такой амбивалентный либеральный филосемитизм [89] В качестве одного из примеров укажем остро сатирический рассказ № VII из цикла «Русские сказки» [ГОРЬКИЙ (I). Т. 10. С. 474–477], который под названием «Евреи», впервые увидел свет в сентябрьском номере журнала «Новый мир» за 1912 г. [АГУРСКИЙШКЛОВСКАЯ. С. 60].

Горький, по натуре своей человек искренний, чувтвовал эту ситуацию весьма обостренно и печатно на нее реагировал. В качестве примера приведем второй рассказ из цикла «Публика» (1900 г.):

— Э, да он юдофил! — сказала публика. И хотя некоторые тотчас подумали, что евреи заплатили рассказчику денег за такое отношение к ним, другие же просто нашли рассказ скверным, — но однако все твердо знали, что внешнее сочувствие гонимому народу [90] Представляется важным особо отметить, что согласно Горькому в начале ХХ в. евреи у представителей интеллигентной русской публики считались «гонимым народом». — необходимый признак порядочности и, были уверены, не налагает на них никаких обязанностей, а потому — все рукоплескали ему [ГОРЬКИЙ (I). Т. 5. С. 150]

Горький же относился числу тех русских людей, что помогали гонимому народу отнюдь не из желания вести себя по правилам хорошего тона и не только сочувственными вздохами, а словом и делом. И еврейский народ, испокон веку чувствительный к обидам, но при этом, как свидетельствует Священное писание, никогда не забывающий тех, кто твердо стоял за него, «засчитал ему это в праведность». Моше Клейнман, один из 12 еврейских писателей, отпущенных из Советской России в Палестину, благодаря ходатайству Горького, и таким образом обязанных ему своей свободой и, если принять во внимание трагическую судьбы их собратьев по перу в СССР, то, может быть, и жизнью:

… писал в связи со смертью Горького: «Не в наших целях обсуждать отношения великого русского писателя к советской системе, как в период ее создания, так и в последующие годы. Но одно мне ясно без всяких сомнений, что Горький, конечно, был против той жестокости, которая была ей свойственна в отношении тех русских евреев, что верили в культуру на иврите и в сионизм, и когда ему позволяли обстоятельства, он выражал свое сочувствие стремлению еврейского народа обосноваться в стране отцов, точно также как и его борьбе за национальные ценности. За всё то доброе и справедливое, что было проявлено Горьким по отношению к еврейскому народу, его языку и культуре, сохраним о нем благодарную память и будем чтить его имя» (ж<���урнал> «Хаолам», 1936, 9 июля, иврит) [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 23].

В главе IV особенности филосемитизма Горького будут рассмотрены подробно. Отметим, однако, Б. Парамонов, несомненно, прав: в горьковской публицистике

культурные евреи всячески «выдвигаются», буквально выпихиваются в первые ряды; а первые ряды, как известно, — наиболее удобная мишень.

Однако здесь нельзя упускать из вида специфику момента: евреи в начале ХХ в. являлись постоянной (sic!) мишенью для нападок со стороны правоконсервативных кругов. Из всех сотен народов и народностей Империи только на них возлагали ответственность за смуты и неурядицы в стране, их «неблагонадежностью», а то и прямым предательством объяснялись неудачи русской армии, возглавляемой самим Государем Императором, на полях сражений Первой мировой войны, а потом и за Революцию и Гражданскую войну. Одним словом: евреи были пропагандистской притчей во языцах очернительского толка.

Горький, видевший в еврействе мощную интеллектуальную силу и ценивший патриотизм евреев, как граждан России, понимал, что постоянные обвинения в их адрес, всегда, отметим, оказывавшиеся на поверку грубой и бесстыдной ложью, повышают до опасного предела градус внутреннего напряжения и озлобленности в стране. Поэтому его выступления по отношению к оппонентам-антисемитам, делавшим из русского еврейства «козла отпущения» и звучала преднамеренно вызывающими и обидными. Рассматривая с подобного рода позиций все инвективы Горького, в том числе и

такие рискованные противопоставления <���…> евреев русским как «высших» — «низшим»,

— нельзя не увидеть в них также провокативный литературный прием, явно заимствованный писателем у своего учителя — великого интеллектуального провокатора Фридриха Ницше. Поэтому навряд ли уместно использовать при их оценке «понятие такта [91] Еврейские интеллектуалы из сионистского лагеря, внимательно прислушиваясь к критикческим высказываниям Горького в адрес евреев-большевиков, призывали в 1920-х гг. своих собратьев, оказавшихся при власти, не забывать о чувстве такта в отнношении к культурным ценностям русского народа — см., например, статьи Й.-Х. Бреннера «Такт» и Залмана Шазара «Обличение Горького» [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 463–466 и 481–484]. » и «если угодно, „культура“», т. е. характеризовать форму литературного выражения в публичной полемике с точки зрения этики. И со стороны правого лагеря — вспомним грубого зоила Виктора Буренина, яростно громившего в своих критических статьях Горького, и среди товарищей-большевиков — в первую очередь самого Владимира Ленина, на этом «русском поле» в выражениях не стеснялись. Что касается критики В. Буренина, которая однажды «зацепила-таки» Горького, приведем здесь такой интересный в историческом отношении эпизод.

Накануне христианской Пасхи в Кишиневе был учинён небывалый по тем временам еврейский погром. По просьбе сионистского деятеля Якова Бернштейна-Когана Горький опубликовал воззвание, в котором резко осудил этот погром и возложил ответственность за него антисемитское прессу, действительно создавшую в России предпогромную обстановку. Среди журналистов, виновных в антисемитской пропаганде, Горький назвал сотрудника «Нового времени» Виктора Буренина. В ответ на это В. Буренин обвинил Горького в том, что тот сам способствовал Кишиневскому погрому своим культом босяков, поскольку участниками погрома, по утверждению В. Буренина, в основном, были люди подобные известным героям рассказов Горького. Напомним фразу босяка Орлова из рассказа «Супруги Орловы» о его желании «перерезать всех жидов до единого». Несомненно, статья Буренина больно задела Горького. Во всех последующих изданиях рассказа «Супруги Орловы» Горький исключал эту фразу [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С.12].

Возвращаясь к якобы русофобским выпадам Горького-публициста, отметим особо, что как ницшеанец с «двоящейся и троящейся личностью» он именно оскорбительного эффекта в своем памфлете и добивался, ибо, как и Ницше, считал себя в праве «глаголом жечь сердца людей», а посему не только «научал», но и «судил» свой народ. Вполне справедливым представляется также мнение, что