Глеб Морев - Поэт и Царь. Из истории русской культурной мифологии: Мандельштам, Пастернак, Бродский

Дневник М.В. Талова, 22 августа 1934 года ( Талов М. Воспоминания. Стихи. Переводы / Сост. и коммент. М.А. Таловой, Т.М. Таловой, А.Д. Чулковой. М.; Париж, 2006. С. 72). См. примеч. 111. Эренбургу же мы обязаны и первым печатным рассказом о звонке Сталина Пастернаку (без упоминания повода и имени Мандельштама) – в посвященной Сталину брошюре Ж.-Р. Блока «L’Homme du Communisme» (Paris, 1949. P. 40–41; подробнее см.: Флейшман Л. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. С. 237–238).

Мандельштам Н . Указ. соч. С. 107.

Там же. С. 158.

Там же. С. 151.

До сих пор, как ни странно, нет ни одной специальной исследовательской работы об Агранове. Укажем на посвященную ему компилятивную главу в журналистской по тону и подходу книге: Макаревич Э . Восток-Запад: Звезды политического сыска. М., 2003. С. 76–116. Существенный архивный материал впервые собран и частично обнародован в тенденциозной в целом книге В.И. Скорятина «Тайна гибели Владимира Маяковского».

Мандельштам Н . Указ. соч. С. 158 (глава «Христофорыч»). Слова следователя о решении «не поднимать дела» приведены и в главе «Свидание» (Там же. С. 107).

Там же. С. 160. К маю 1934 года Шиваров имел большой опыт работы с арестованными литераторами – от Ивана Приблудного (1931) до Клюева (1934). Этот опыт обобщен в справке П.М. Нерлера ( Нерлер П.М . Указ. соч. С. 27). Для нашей темы важно, однако, упущенное Нерлером звено: в 1932 году Шиваров был среди сотрудников ОГПУ, участвовавших в следствии по делу «Сибирской бригады» – группы московских писателей сибирского происхождения (П.Н. Васильев, Н.И. Анов, С.Н. Марков, Л.Н. Мартынов и др.), арестованных в марте – апреле по обвинению в антисоветской агитации. Шиваров был занят допросами Леонида Мартынова (см.: Поварцов С . Вакансия поэта // Сын Гипербореи: Книга о поэте. Омск, 1997. С. 53–92), тем не менее нельзя исключать его знакомства со стихотворным экспромтом 1931 года о Сталине, записанным на допросе 6 марта 1932 года в рамках следствия по тому же делу Павлом Васильевым: «Ныне, о муза, воспой Джугашвили, сукина сына. / Упорство осла и хитрость лисы совместил он умело. / Нарезавши тысячи тысяч петель, насилием к власти пробрался. / Ну, что ж ты наделал, куда ты залез, расскажи мне, семинарист неразумный! / В уборных вывешивать бы эти скрижали… / Клянемся, о вождь наш, мы путь твой усыплем цветами / И в жопу лавровый венок воткнем» ( Васильев П . Сочинения. Письма / Сост. С.С. Куняев. М., 2002. С. 643). Васильев был приговорен к трем годам ссылки, 28 мая 1932 года освобожден с формулировкой «Приговор считать условным. Из-под стражи освободить» (Там же. С. 883).

Протоколы допросов см.: Киянская О.И., Фельдман Д.М . Указ. соч. С. 123–135.

Ср. в письме Л.А. Гринкруга Л.Ю. Брик от 16 августа 1931 года: «Семку [Кирсанова] страшно выругали в Лит. посту (№ 20–21). Он ходит огорченный. Был у вождей – Авербаха и Як<���ова> Саул<���овича> с жалобами, но ему это мало помогло» ( Валюженич А. Указ. соч. С. 82).

Чекистская практика Агранова уже включала в себя эпизоды, когда под влиянием тех или иных конъюнктурных соображений следствие совершенно меняло свой характер или вовсе прекращалось. Яркий пример – прекращение расследовавшегося им осенью 1923 года «дела „Рабочей правды“»; подробнее см.: Богданов А.А . Пять недель в ГПУ / Публ., подгот. текста, предисл. и примеч. М.П. Одесского, Д.М. Фельдмана // De Visu. 1993. № 7. С. 28–43; выразительные подробности общения автора с Аграновым в тюрьме и после выхода из нее см.: Там же. С. 39.

Ср. в справке Б.И. Николаевского: «Утверждают, что одно время считались с возможностью его расстрела» (цит. по: Тименчик Р . О мандельштамовской некрологии. С. 558).

Теоретически можно предположить, что автором знаменитой по «Воспоминаниям» Н.Я. Мандельштам формулы был Ягода, тоже относившийся к «высшему начальству» Шиварова (в случае его знакомства с делом). В любом случае исключено, что она, как прямо пишут многие авторы, в том числе Э.Г. Герштейн (см.: Герштейн Э . Мемуары. СПб., 1998. С. 331), принадлежала Сталину, ничего не знавшему в тот момент об аресте Мандельштама.

См.: Лекманов О. Мандельштам и Маяковский: взаимные оценки, переклички, эпоха… // Сохрани мою речь… М., 2000. Вып. 3. Ч. 1. С. 218.

«Очень резкую реплику по адресу Манд. подал Маяковский», – сообщал Горнфельду А.Б. Дерман 22 мая 1929 года ( Мандельштам О . Полное собрание сочинений и писем. Приложение: Летопись жизни и творчества. С. 349). Видимо, именно участие и позиция Маяковского в разбирательстве «дела о плагиате» объясняют его последний отзыв о Мандельштаме, записанный Ю.К. Олешей и вошедший в один из собранных А.Е. Крученых вскоре после самоубийства Маяковского сборников «Живой Маяковский». 1 июня 1929 года, отзываясь о стихах молодого советского поэта Александра Жарова (автора пионерского гимна «Взвейтесь кострами, синие ночи…», 1922), Маяковский сказал: «Ж<���ар>ов наиболее печальное явление в современной поэзии. У него – ни одного собственного слова . Он даже хуже, чем О. Мандельштам» ( Крученых А.Е . Наш выход: К истории русского футуризма / Сост. Р.В. Дуганов. М., 1996. С. 150; курсив наш). Отметим, что сделанная Крученых при публикации в 1930 году записи высказывания Маяковского купюра – сокращение фамилии Жарова, при сохранении имени Мандельштама – хорошо демонстрирует, какие фигуры ощущались «друзьями Маяковского» (издателем сборников Крученых значилась «Группа Друзей Маяковского») как связанные с сегодняшней литературной политикой и способные в той или иной степени повлиять на посмертное реноме Маяковского, а какие – нет.

Ср. слова Шиварова, приведенные Н.Я. Мандельштам: «„Как должен был на вашем месте поступить советский человек?“ – сказал он, обращаясь ко мне. Оказывается, советский человек на моем месте немедленно сообщил бы о стихах в органы, иначе он подлежал бы уголовной ответственности… Через каждые три слова в устах нашего собеседника звучали слова „преступление“ и „наказание“. Выяснилось, что я не привлечена к ответственности только потому, что решили „не поднимать дела“» ( Мандельштам Н . Указ. соч. С. 107). Л.С. Флейшман совершенно справедливо вспоминает в связи с этим о том, что в октябре 1932 года Л.Б. Каменеву и Г.Е. Зиновьеву были предъявлены обвинения в недонесении о чтении ими приравненной (по инициативе Сталина) к теракту (как и стихи Мандельштама) рукописи Мартемьяна Рютина «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и обращения его группы «Ко всем членам ВКП(б)» ( Флейшман Л. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. С. 29; оба исключены из партии и подвергнуты административной ссылке; подробнее см.: «Дело М.Н. Рютина» в судьбе Г.Е. Зиновьева и Л.Б. Каменева / Публ. И.А. Анфертьева // Исторический архив. 2006. № 1–3).