Николай Богомолов - Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siecle до Вознесенского. Том 1. Время символизма

Разрываю конверт. Не приходите, мы таки едем в субботу. А напишите.

Если не зайдете — напишите в Лугу (СПб. губ.) имение Заклинье.

Как поживаете, милый Вальтер Федорович? Я нет-нет да и вспомню вас, невольно и бескорыстно (в последнем, впрочем, вы не сомневаетесь). Я ужасно верная, к тому же привычливая, и до тех пор не рву с людьми, пока меня… не намеками какими-нибудь, а определенными словами гулять не пошлют. А вам это делать нет нужды, я вам не сплошь надоедаю, а лишь изредка. — Признаться, имела против вас зуб, да за давностью времени даже и крошечная моя неодобрительная досада прошла, осталось непроходимое (т. е. я хочу сказать «постоянное») доброе и ласковое к вам чувство. Но для порядка вспомню ваш грех: зачем даете всем мои письма читать? Я ваши хоть потеряла было, да нашла, и никто на них взора не кинул. А ими интересовались, наверно, больше, чем моими, — просили и спрашивали. Письмо беззащитно, само за себя постоять не может; поэтому надо ко всяким письмам относиться с особой осторожностью, как к детям. Говорю не только о «секретных», но обо всяких.

Знаете ли про наши дела? Слыхали ли, что, кроме журнала, налаживается и «Литературная книжная лавка» [309]? Уже не только слияние церкви с интеллигенцией [310], а и литературы с публикой! О нашем блестящем путешествии, «слиянии декадентов-литераторов с народом» — вы, вероятно, слышали в подробностях [311]. Мы, приехав, только об этом и говорили, даже Розанов пошатнулся (он и обедал, и спал, и умывался у нас в эти три дня в Петербурге). Д. С. теперь страшно занят мыслью о… вывеске для «Лавки»! Кстати, где Бакст [312]? Он тоже со мною «обратился» по-вашему, на письма не отвечал и все такое, однако скажите ему, что я его по-прежнему люблю.

Многое имею сказать вам, а потому пока умолкаю, в ожидании отклика. Вы ведь в городе? И в одиночестве? И в обычной гордой радости, что можете быть одиноким? Ну можете; да только нужно ли?

Здесь у нас весьма великолепно…. было бы, если бы не странный дождь и холод. Очевидно, кончина мира.

Пошлите в кассу за билетами, оставленными на ваше имя, 5 кресел. Пошлите до понедельника, т. е. до дня представления [313].

11.10.<19>02

Дорогой Валичка! Как-то вдруг вспомнилось о вас внезапно, о ваших надеждах; о ваших разочарованиях; о ваших ненужных словах и нужных, но никогда не сказанных мыслях. Но что вы? Конечно, хорошо? Ну и конечно — не хорошо?

Открытка. Почт. штемпель 6–3–03.

Валичка, милый мой.

Вспоминаю вас часто, сердечно, горячо и глубоко. Я — верная, хотя бы и в малом. Мне захотелось написать вам, и я вспомнила, что вы обещали ответить, если я иногда напишу. (Свободно, конечно, т. е. если тоже захотите). В сущности, кажется, что у людей больше друг к другу дурных чувств, нежели хороших; но это неверно. Просто дурные чувства легче проявлять , нежели хорошие. А для хороших и слов как-то не хватает, не находишь, точнее, — это первое, второе же — стыдишься их, хотя это безбожно, дико и странно.

Жизнь необыкновенно трудна, — хочешь или не хочешь, признаешь или не признаешь, — все равно. Я предпочитаю не обманывать себя и прямо смотреть этому в глаза. Это все-таки легче. И вам, милый Валичка, труднее, как вы там ни связывайте неприступными «узлами» нить «меж сердцем и сознаньем» [314]. Не отвергайте же мою тихую человеческую дружбу, единственную, как я сама единственная во всем мире (и вы). То, что я вам могу дать — я не дам никому другому (праздно будет лежать) — и вы ни от кого другого этого не получите. Вопрос, значит, лишь в том, нужно ли вам это мое , а я думаю, что да, потому что и мне нужно что-то ваше.

Здесь холод волчий и мистраль. Я чувствую себя скверно (физически) и очень стараюсь не умереть. Это было бы глупо. Впрочем, если умру несмотря на старания , — значит, так нужно. Дима [315]кроток и ясен, отличный у него характер. Ваша сестра (та, о которой вы говорили?) в Ницце, и мы читаем о ее блистаньях [316]. Здесь пустынно, тихо-тихо и дико. Точно на Ривьере. Останемся здесь, пока не оправлюсь немного. Париж я полюбила. Мы наняли квартиру, — Дима вам писал [317]? Я уезжала в таком неистовом напряжении сил, горя и надежды, что меня здесь и не хватило немножко (физически). Ну, до свидания, милый. Если ответите — напишу вам о Бенуа [318]. О новом впечатлении. Обнимаю вас с нежностью.

Диме я сказала, Валичка, о нашей с вами внутренней маленькой, конкретной ниточке. О вашем. Он принял это; хорошо, как я.

Обещала твердо не писать вам — и не исполняю обещания. Ах, милый Вальтер Федорович, мне столько раз хотелось написать вам еще в Петербурге! Особенно в самое последнее время. Так, просто написать, не обязывая вас к ответу, ни к чему не обязывая, а только сказать, что у меня к вам есть в душе неистребимое чувство какого-то не то сочувствия, не то близости, не то не знаю чего, — что-то не материнское, не сестринское, но очень, вполне (и не слишком) человеческое [319]. Если я вас в чем-нибудь виню — то в том, что вы не позаботились преобразить это мое чувство в любовь. Такое преображение было бы к выгоде для нас обоих. И я очень «претировалась» [320]к этому, но ведь одной тут ничего не поделаешь. А теперь в наших отношениях есть что-то даже неестественное. Уж начать с того, что мы оба с вами умные люди и — гораздо больше, в мыслях, согласны, чем хотим это показать. То, что вы со мною не сообщаетесь — есть некоторый для вас минус (как и, обратно, для меня), ибо в жизни мы со всякими единомысленниками встречаемся редко. Сердцу же моему так часто досадно (чтоб не сказать «больно»), когда я вас вижу, — досадно видеть вас без той радости, которая есть и которая вам могла бы быть доступна (это знаю ). Досадно — и я рада, что не «жалко»; жалить вас ни за что не хочу.

Иногда я думаю, что ваша маска так приросла к вам, что вы сами считаете ее за свое лицо; но потом думаю, что это неверно. Вы именно за нее не любите себя. Но все это вне, вне, — а как я хотела бы говорить с вами изнутри! В сущности, мы так никогда не говорили; я — только думала так о вас, думали ли вы обо мне изнутри — не знаю.

Здесь хорошо, море тихо, лавровые леса тенисты, все уютно, и теперь нам «по возрасту» и отдохновенно! Если вздумается написать — пишите сюда.

Ваша все-таки

Прежде всего, не надо разводить психологий. «Если…» «но если бы…» «тогда…» «оказывается…» «и не потому…» «а потому…» «и таким образом…» Ну что за паутина, не дающая вам шагу сделать!