Николай Усков - Ardis. Американская мечта о русской литературе

Да, мы переводили «чертежи прошивочных машин для завода речных грузовиков КАМАЗа». Фирма Detroit Broaching Company выпускала штуки, которые режут металл, они продали громадное количество этих машин КАМАЗу. КАМАЗ потребовал от них, чтобы чертежи были с русским переводом. Сами мы в этом, конечно, ничего не понимали, но Карл купил технологический словарь. В результате нам заплатили шесть тысяч за эту работу, и мы купили наш дом».

Это был обширный «элегантно-потрепанный и хаотичный» особняк с просторным полуподвалом, который занимала редакция, семья же разместилась в двух этажах наверху [27] 27 Toledo Magazine. April 24, 1983. . «Теперь у нас было место и для кабинетов, и для хранения книг, и для многих русских гостей, иногда живших у нас месяцами», — пишет Эллендея [28] 28 Эллендея Проффер Тисли. Бродский среди нас. С. 27. .

Проффер с гордостью сообщает Владимиру Набокову: ««Ардис» — предприятие, всe еще во многом семейное, но теперь издательство занимает большую часть нижнего этажа довольно живописного здания, которое мы недавно приобрели на четырех акрах холма над Энн-Арбором и рекой. Дом этот первоначально (в 1928 году) строился как загородный клуб, потом был превращен неким эксцентричным миллионером в курятник, а затем вновь стал жилым домом сотрудника автомобильной компании «Форд», чей счастливый перевод в западное захолустье обеспечил нам место для размещения наборного автомата фирмы «IBM»» [29] 29 Переписка Карла Проффера с Владимиром Набоковым. № 53. .

Cудьба дома на Heather Way оказалась зарифмована с судьбами мира, страны и ее литературы. Вскоре после смерти Карла на вечере его памяти в Нью-Йоркской публичной библиотеке Иосиф Бродский, друг и поэт, который многим обязан Профферам (а они, надо полагать, ему), скажет: «Если бы не слепящая боль его последних дней, он вполне мог бы заметить, что покидаемый им мир выглядит или, как минимум, мыслит иначе, нежели мир, который он знал всего лишь пятнадцатью годами раньше; эту разницу он мог бы частично зачесть и на свой счет» [30] 30 Значительная часть речи Иосифа Бродского процитирована в предисловии к этой книге. .

Это был трагический момент, хотя, как мы видим из нашего далёка, одновременно и звездный час издательства. Cлова в память о Карле Бродский произнес 1 апреля 1985 года, всего за 22 дня до апрельского пленума ЦК КПСС. В Советском Союзе начиналась перестройка, которая изменит не только страну, но и «Ардис». Без «золотого занавеса» и он не мог оставаться прежним.

«Понимаешь, после перестройки вообще было наше лучшее время в финансовом смысле, — призналась мне Эллендея. — Американцы наконец стали покупать наши книги». Да, этот успех был результатом многих лет кропотливой работы, малозаметной для широкой американской публики, но никто кроме «Ардиса» оказался не готов удовлетворить внезапно возникший голод на всe русское. «Со мной было собрание сочинений Набокова, потом собрание сочинений Булгакова, что заставило Советский Союз издать Булгакова, между прочим, — продолжает Эллендея. — И главное — мы подготовили антологию «Гласность», которая имела очень широкий резонанс. А потом самая-самая наша успешная книга, это было в 1995 году — перевод «Мастера и Маргариты»».

Недавно, выпивая в одном каннском баре, я разговорился с барменшей, которая почему-то оказалась американкой. Она прочла «Мастера и Маргариту» в переводе «Ардиса», и мы с ней об этом говорили. Это была ее любимая книга.

Хуже было с Россией: «Россия стала пиратствовать сразу, никаких договоров с нами не было, хотя они знали, где мы находимся. Я не подавала в суд. Я считала, что, может быть, это только краткий шанс, может быть, недолгий, а потому надо издать всех и как можно скорее. Конечно, для «Ардиса» это было очень плохо. Впрочем, русская часть никогда ничего особенного не приносила в материальном смысле. Она была важна для нас эмоционально».

Чудесное пространство Америкороссии, средоточием которого был дом на Heather Way, стало рассыпаться. Несвобода, породившая гнев двух американцев-либералов, скрепляла его, наделяла эмоциями, энергией, азартом, миссией. Конец Советского Союза обозначил закат «Ардиса»: «Без русской части всe было бессмысленно. Это душа «Ардиса»», — говорит Эллендея.

Вроде бы она приняла решение продать дом на Heather Way не поэтому, но, думаю, невидимая сила пыталась вытолкнуть ее в новую жизнь, поскольку старая закончилась. Она говорила мне, что как-то видела сон о теплом море — он окажется провидческим, воспроизводящим пейзаж в окрестностях ее нынешнего дома. Вообще, Эллендея всегда серьезно относилась к своим снам, часто их записывала и пыталась анализировать, могла серьезно расстроится, если сон показался ей дурным предзнаменованием. Моей мачехе она говорила: «В нашем с тобой возрасте, Таня, надо жить у теплого океана». В 1994 году Эллендея продала усадьбу на Heather Way и переехала в Калифорнию. А в следующем году «Ардис» обрел свой последний адрес.

Нынешний дом Эллендеи стоит на высоком берегу Тихого океана в изнеженном пригороде Лос-Анджелеса — Дана-Пойнте. Это вилла в испанском стиле, увитая бугенвиллией и окруженная пальмами. Сочный веселый цвет персиковых стен, черепичная крыша, лазурный бассейн, кованная решетка, горшки с цветами — она ничем не напоминает новоанглийский шарм Heather Way, сдержанный и графичный, как обложки «Ардиса».

«Почему ты решила продать издательство в 2002-м?» — спрашиваю я ее: «Ардис» перешел к компании Overlook Press. — «На самом деле надо было продать гораздо раньше, в 1996-м». — «И что же помешало?» — «Да… я этого не сделала. Не смогла» — «Почему?» — «Было очень трудно уйти. Это была я». — «А что ты делала в тот день, когда продала?» — «Плакала… Мы сделали свое дело. Потом был просто нормальный конец, я старела. Конец этой дороги…»

Самое загадочное во всей этой истории — как человек, выросший на Среднем Западе, у которого дома даже не было книг, стал одним из самых эрудированных знатоков предмета столь небанального, столь потустороннего, столь вызывающе отвлеченного и непрактичного, каким, без сомнения, была русская литература для США. Да еще сумел покорить им красавицу-аспирантку, ставшую его женой и партнером в изучении, издании и переводе русских писателей.

Сам Карл много лет спустя так изобразил свою генеалогию в одном из писем к Копелевым, близким друзьям и авторам «Ардиса»: «Вас порадует, что я еврей. Будучи в Лондоне, я позвонил единственному Профферу в телефонной книге. И мы встретились… Его семья происходит из Варшавы. Он не очень осведомлен о прошлом, но его отец… оставил свою семью, поскольку его отец — раввин, и он хотел, чтобы тот оставался ортодоксальным евреем; вместо этого отец стал полковником российской императорской армии (примерно около 1890–1900 годов?). Издавна их фамилия была Профферштайн. Я предполагаю, что трое братьев Профферов, которые приехали в Америку из Голландии в 1837 году… больше не хотели оставаться евреями, и они … изменили фамилию… Правда, всe это по мужской линии, поэтому я не могу считаться евреем. Но что мне по-настоящему нравится во всей этой туманной истории — что я связан с Россией. Может быть, всe это было в моих генах?» [31] 31 Umich, Аrdis records, Authors, 5, Lev Kopelev, письмо Карла Проффера Копелевым 30.09.1979.