Коллектив авторов - Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей [litres]

Тургенев искренне отождествлял себя с крепостными, заявляя, что всегда видел в них своих соотечественников и свое отечество 113 113 Тургенев Н. И. Россия и русские. С. 211. . Здесь мы уже замечаем смещение акцентов, источником которого было его положение изгнанника. Пока он жил в Петербурге, изнутри наблюдая патологии городской жизни, ему приходилось отмежевываться от современников вплоть до утверждений, что можно любить свою страну, не любя своих соотечественников. В изгнании он был волен идеализировать русских крепостных крестьян как воплощение чистого русского духа.

Но несмотря на это романтическое единение с народом, Тургенев был еще и последователем Просвещения и сторонником универсалистских ценностей. Начать с того, что он был убежденным адептом понимания истории как мирового, общечеловеческого процесса, в котором роль исторического авангарда принадлежит Англии, тогда как другие страны, согласно этой телеологической парадигме, находятся на разных этапах развития в зависимости от степени отставания в модернизации 114 114 В Британии Тургенев общался с интеллектуальной элитой, в частности с последователями Джереми Бентама, такими как Джеймс Милль, и с виговским кругом лорда Генри Холланда. См.: Милюков П. Н. Н. И. Тургенев в Лондоне // Временник общества друзей русской книги. 1932. № 3. С. 61–78. В проекте, написанном в 1817–1819 году, Тургенев противопоставил истории Франции и Великобритании, восхваляя последнюю как страну свободы, опирающуюся на систему конституционной монархии и поощрения свободной торговли, в то время как Франция до революции оставалась деспотической страной. Однако в конце статьи Тургенев туманно намекает, что Декларация прав человека и гражданина «спасла Францию» и должна послужить предупреждением для других стран Европы ( Бешенковский Е. Б., Билинкис М. Я., Пугачев В. В. Неизвестная рукопись Н. И. Тургенева «Сопоставление Англии и Франции» и освободительное движение в России // Освободительное движение в России. 1971. № 2. С. 108–140). . Просвещение он трактовал в общественно-политическом смысле как «знание своих прав и своих обязанностей» 115 115 Тургенев Н. И. Дневники и письма. Вып. 5. С. 370. . По его мнению, существует только одна универсальная цивилизация, проявляющаяся в уважении основных прав человека, – в том, что он называл «чувством справедливости, равенства, уважением к жизни и достоинству человека» 116 116 Тургенев Н. И. Россия и русские. С. 92. . Другими словами, передовое положение в истории или ее цель заключаются в способности осуществлять гражданские и политические свободы, к чему он и стремился, но так, чтобы при этом не восстановить против себя государя. Тургенев рассматривал мировую историю как непрерывное сближение и уравнивание наций под влиянием прогресса цивилизации. И в этом контексте патриотизм для него был мошенничеством, «высшей степенью эгоизма», а выражение патриотических чувств – не чем иным, как «патриотической глупостью» [ niaiseries patriotiques ] 117 117 Там же. С. 177. В пространном письме к В. А. Жуковскому, обвинившему его в том, что книга «Россия и русские» исполнена враждебности, а не любви, Тургенев отвечал, что в этом проявилось только негодование на русских чиновников и что он избегал выражать свою любовь к русским крепостным из‐за страха впасть в патриотизм. Он добавлял: «Впрочем, я не восстаю против патриотизма, состоящего в любви к своей земле, но против патриотизма, состоящего в ненависти ко всему, что не наше, и в любви ко всему своему, даже и дурному» ( Ланский Л. Из эпистолярного наследия декабристов. С. 215). .

Но как же Тургеневу удавалось соединять универсализм Просвещения с романтическим национализмом? Преодоление интеллектуального разрыва между этими двумя позициями виделось ему главным образом во внутренней склонности людей к прогрессу. По мнению Тургенева, русский народ, по крайней мере с момента принятия христианства, всегда пылко стремился к прогрессу, и такая позиция – или уловка – позволяла мыслителю приписывать своему романтическому национализму устремленность в будущее, прогрессивность, что явно шло вразрез с идеями его современников-славянофилов, в представлении которых русское крестьянство было хранителем традиционных ценностей 118 118 Тургенев Н. И. Россия и русские. С. 305. .

В изгнании его взгляды на европеизацию изменились. До отъезда за границу и до последовавших за декабрьским восстанием репрессий Тургенев, несмотря на медлительность бюрократической машины управления, которая буквально сводила его с ума, был убежден, что при Александре I Россия все же идет верной дорогой и догоняет западные страны 119 119 Тургенев Н. И. Дневники и письма. Вып. 5. С. 370. . Однако в изгнании он стал относиться к насаждаемому сверху прогрессу гораздо скептичнее. Это видно по его оценке петровских реформ. До отъезда за границу он хвалил Петра I за преобразование российского общества: «Если мы вперед и медленно подвигаемся, то по крайней мере Петр I заградил нам дорогу идти назад: он сожег флот, привезший нас с земли невежества на землю образованности» 120 120 Там же. С. 109. . В изгнании Тургенев, напротив, обвинял Петра I в том, что тот сосредоточился на поверхностной вестернизации правящей верхушки, а не на народном образовании; в том, что царь «заботился более о видимости, чем о сущности, более о внешнем блеске, чем о содержании» 121 121 Тургенев Н. И. Россия и русские. С. 305. . В результате развитие России в XVIII и начале XIX века, по его мнению, привело к созданию гибридной страны, «отсюда смесь света и тьмы, добра и зла, европейских влияний и азиатских инстинктов – одним словом, лицемерие цивилизации» 122 122 Там же. С. 354. . Россия утратила свое внутреннее единство, оказалась расколота в социально-историческом плане и сохранила в настоящем следы не затронутого «цивилизацией» прошлого, которые стали опорой для представлений некоторых консервативных националистов о русской идентичности. И хотя Тургенев понимал, что за эти приметы прошлого цепляется также патриотическая любовь к России, он недвусмысленно утверждал, что национализм не должен стоять на пути прогресса 123 123 Там же. С. 180. .

В более поздних политических проектах Тургенев снова попытался лавировать между тремя полюсами. Поддерживая легитимность Александра II как самодержца, он в то же время убедительно доказывал необходимость введения конституционного строя и представительного правления, что привело его к идее Земского собора. Притом стоит отметить, что эта идея была обусловлена не столько необходимостью предоставления гражданских и политических прав населению, сколько необходимостью решения «польского вопроса» и повышения престижа и авторитета России на международной арене. Тургенев предполагал, что принятие конституции и учреждение парламента дадут полякам право голоса и вследствие этого они решат, что в их интересах остаться в составе России. Постепенно другие славянские и православные народы в Европе также обратятся к благотворной эгиде России, та станет расширяться в качестве многонациональной империи, опирающейся на конституционное, подотчетное парламенту правительство; в рамках этой империи все нации получат политические права. Таким образом, политические права переосмыслялись Тургеневым как права наций, а не отдельных лиц. Он противопоставлял терпимость русских к идентичности коренных народов – стремлению немцев германизировать славянское население. А в качестве доказательства того, что в Российской империи могут процветать малые народы, указывал на балтийские провинции, где элита получила доступ к высшим должностям в правительстве и армии 124 124 Tourgueneff N. La Russie en présence de la crise européenne. Paris, 1848. P. 38–46; Тургенев Н. И. Чего желать для России. Лейпциг, 1868. C. 171–173. . Таким образом, делая акцент на правовых структурах, а не на этнокультурных идентичностях, он предполагал, что «узы мудрой конституции» объединят все славянские народы, населяющие Европу, и приветствовал день, когда «мы увидим детей конституционной России, всех славян, слившихся в братских объятиях» 125 125 Tourgueneff N. La Russie en présence de la crise européenne. Paris, 1848. P. 45–46. . На первый взгляд, его идеи имели облик «наднационализма», однако по сути они восходили к примордиалистскому пониманию славянства и тяготели к использованию панславистской идеологии, расцветавшей в то время в Центральной Европе и на Балканах.