Александр Осповат - Стихотворение Федора Тютчева «Огнем свободы пламенея…». Комментарий

Дополнительным стимулирующим фактором могло стать неизменное пристрастие Погодина к мемуарному жанру – из общего числа воспоминаний, записок и дневников, опубликованных в 1841–1855 годах во всех печатных изданиях, на долю «Москвитянина» приходилось более трети (см.: Тартаковский 1991: 153–154).

Так или иначе, зимой-весной 1850 года обширное мемуарное сочинение Горчакова увидело свет в трех книжках «Москвитянина» под варьирующимися заглавиями: в январской (№ 2) – «Выдержки из дневника об A. C. Пушкине», в февральской (№ 3) – «Выдержки из дневника. Воспоминания об A. C. Пушкине и других современниках», в апрельской (№ 7) – «Выдержки из дневника моих воспоминаний об A. C. Пушкине и других современниках». В этой последней части, повествующей среди прочего о том, как автор провел отпуск в Москве в январе-феврале 1821 года [12] Он выехал из Кишинева «в конце декабря» 1820 года вместе с Михаилом Орловым, направлявшимся на Московский съезд «Союза благоденствия», а вернулся туда «в первых числах марта» 1821-го (Горчаков 1850. № 2: 181; № 7: 195). , обращают на себя внимание два фрагмента.

Начнем со второго.

В эти дни моего пребывания в Москве я нередко видался с прежним моим товарищем А. В. Ш., который жил в Армянском переулке в доме своего дяди, И. Н. Т…ва [13] В 1816 году в доме Тютчевых в Армянском переулке (ныне № 11) поселились овдовевшая к тому времени Надежда Шереметева, родная сестра Ивана Тютчева, и ее дети – Алексей, Пелагея и Анастасия (Илясова 1984: 124; Летопись I: 25). Алексей Шереметев, с осени 1817 года служивший в Петербурге (сначала вместе с Николаем Тютчевым – в свите е.и.в. по квартирмейстерской части, затем, с февраля 1819 года по декабрь 1821-го, – в лейб-гвардии Конной артиллерии), часто наведывался в Москву. , где имел случай встречаться с сыном его Ф. Т. Его замечательные способности, несмотря на юность лет, восхищали многих, в том числе и его преподавателя Русской словесности С. Е. Раича [14] Семен Раич стал домашним учителем Тютчева около 1813 года (см.: Раич 1913: 24); с течением времени отношения «пестуна» и его воспитанника переросли в дружеские (см. II. § 1). , столь известного своими литературными занятиями. Впоследствии Ф. Т. оправдал похвалы и ожидания. Его произведения, писанные под небом Германии, сохраняют всю свежесть Русской речи и проникнуты неподдельным вдохновением. Пушкин один из первых заметил их достоинство. В свое время, если будет возможно, я помещу некоторые из сочинений Ф. Т…ва в моем дневнике, и в особенности те, которые случайно сохранились у меня в рукописи (Горчаков 1850. № 7: 194).

У комплиментарного отзыва о Тютчеве (в 1821 году семнадцатилетнем студенте Словесного отделения Московского университета) была своя подоплека. В статье «Русские второстепенные поэты», появившейся за несколько месяцев до публикации цитируемого фрагмента, Некрасов перепечатал двадцать четыре стихотворения Тютчева, которые увидели свет в «Современнике» в 1836–1840 годах, приписав заслугу открытия нового таланта Пушкину и его петербургским сотрудникам:

В 1836 году Пушкин основал новый журнал «Современник». ‹…› С третьего же тома в «Современнике» начали появляться стихотворения, в которых было столько оригинальности, мысли и прелести изложения, столько, одним словом, поэзии, что, казалось, только сам же издатель журнала мог быть автором их. Но под ними весьма четко выставлены были буквы «Ф. Т.»; носили они одно общее название: «Стихотворения, присланные из Германии» (Совр. 1850. № 1. Отд. VI: 56, 73).

Горчакову же, как и Погодину, важно было вписать в литературную биографию Тютчева ранний московский период и восстановить историческую справедливость по отношению к первым ценителям юного дарования. Именно в это время московские сочувственники Тютчева предпринимали усилия для его очередного возвращения в русскую поэзию: в том же № 7 «Москвитянина» появилось пять неподписанных стихотворений, сопровожденных многозначительным примечанием Погодина (с. 162): «Мы получили все эти стихотворения ‹…› от поэта, слишком известного всем любителям русской словесности. Пусть читатели порадуются вместе с нами этим звукам и отгадывают его имя».

Но вернемся к воспоминаниям Горчакова. К намерению придать тиснению «случайно сохранившиеся» у него тексты Тютчева мемуарист приступил еще до того, как объявил об этом. Двумя страницами выше, завершая пассаж о бесцензурной лирике Пушкина, возникшей «под влиянием современных умозрений, под влиянием общества разгульной молодежи», Горчаков подчеркнул, что «[в]се подобные произведения хотя и имели некоторый успех в рукописном обращении», «этот отдел его произведений у некоторых не оставался без замечаний»:

[И]ные свои отметки излагали даже стихами; из подобных стихотворений предложу одно, написанное, как мне говорили, тогда же одним поэтом-юношею. Это стихотворение как-то случайно сохранилось в моих бумагах; за верность его списка не ручаюсь, но во всяком случае нахожу его замечательным. Вот оно.

В этих стихах, как мне кажется, видны начатки сознания о назначении поэта, благотворность направления, а не та жгучесть, которая почасту только что разрушает, но не творит… (Горчаков 1850. № 7: 191–192).

Едва ли можно сомневаться, что тот «список», который находился в распоряжении Горчакова, восходил к его приятелю Алексею Шереметеву [15] За время, проведенное Горчаковым в Москве (см. примеч. 8), он вряд ли успел коротко сойтись с самим автором. . Между тем появившаяся в «Москвитянине» фрагментарная публикация опуса «поэта-юноши» – тринадцати заключительных стихов ОСП – оказалась настолько дефектной, что на долгое время она вообще выпала из поля зрения историков литературы [16] Впервые на эту публикацию указал Г. И. Чулков (см.: Тютчев 1933–1934 I: 284). В наиболее авторитетных сводах мемуаров о Пушкине, где перепечатаны тексты Горчакова, этот фрагмент ОСП не был идентифицирован (см.: Цявловский 1931: 163, 226; ΠВС I: 259, 497). . Причем лишь в двух случаях можно заподозрить непроизвольные ошибки чтения (почти неизбежно сопровождающие процессы копирования и типографского набора): это замены слова на его смысловой и ритмический эквивалент – «любимец»/ питомец в стихе [14] и «правоты»/ красоты в стихе [18] (см. IV. § 13, 17). Пять других разночтений нельзя объяснить иначе как установкой на вытравление и переделку опасных мест. Вот их перечень.