Борис Дубин - Литература как социальный институт: Сборник работ

Причем отдельные парадигмы современной общей социологии и социологии знания (символический интеракционизм, феноменологическая социология, этнометодология и др.) становятся особенно чутки к обнаружению такого рода «литературных», риторических конструкций в процессах конституирования и упорядочения реальности наукой, в обыденном поведении, равно как и в любых ситуациях установления порядка и согласования определений действительности. Таким образом, если исследователь, ориентированный прежде всего на анализ тематизируемых литературой и другими культурными сферами значений, интерпретировал литературу как «социологию», то социологи, сосредоточенные преимущественно на самих процессах порождения и поддержания согласованных культурных значений, интерпретируют теперь уже социологию (и науку в целом) как «литературу» 33 33 См.: Nisbet R. Sociology as an art form. L., 1976. . Подобные исследования, ведущиеся наряду с различными школами понимающей социологии культурологами, герменевтиками, выявляют изъятые из иных контекстов общекультурные или специализированные компоненты в образно-символических средствах литературы. Тем самым обнажается общность культурных форм – норм языка и мышления, воспроизводимых в риторике и тропах литературной техники, в обыденном сознании, в методическом аппарате и «объективных» построениях науки: метафора, ирония, абсурд, повтор, клише и т. п. 34 34 См.: Brown R. H. A poetic for sociology: Toward a logic of discovery for the human sciences. N. Y.; L., 1977. Это позволяет сопоставлять те или иные литературные конструкции с аналогичными методиками установления или фиксации структуры взаимодействия, например в социальных науках (различные типы наблюдения, документирование психо- и социодрамы и т. д.) 35 35 См.: Borenstein A. Redeeming the sin: Social science and literature. N. Y., 1978. .

Сформулированный подход дает принципиальную возможность социологической интерпретации акта чтения (т. е. воспроизведения смысловой структуры текста) как специфической формы социального взаимодействия. Концептуальная схематизация последнего должна включать определение ситуации взаимодействия, конституирующих ее элементов, характера и структуры этих компонентов, а также условий их генезиса. Предложенный подход – рассмотрение социологии литературы как части социологии культуры – должен реализоваться в демонстрации не только исторического характера социальной системы литературы, но и историчности литературной культуры и ее компонентов. Это относится к ключевым понятиям, описывающим функционирование данного социокультурного института, и прежде всего – к самому понятию «литература».

Наследуемая, переосмысляемая и развиваемая европейской традицией Нового времени семантика латинского (калькирующего греческое) понятия включала такие значения, как «письменность» (Цицерон), «грамматика, филология» (Квинтилиан), «алфавит» (Тацит), «образованность, эрудиция, наука» (Тертуллиан) 36 36 Escarpit R. La definition du terme «literature» // Le littéraire et le social. Р., 1970. Р. 259–272. Эволюцию семантики понятия в русской культуре, где оно появляется в письменном языке с 20‐х гг. XVIII в., см. в книге: Биржакова Е. Э., Войнова Л. А., Кутина Л. Л. Очерки по исторической лексикологии русского языка XVIII века: Языковые контакты и заимствования. Л., 1972. С. 161–162. Начиная с этого времени фиксируются и другие ключевые понятия литературной культуры: роман (в форме «романц» – 1720), поэзия (1724), критика (1726), проза (1727), классический (1737), драма (1738) и др. (Там же. По указ.). . Иными словами, на ранних стадиях, вплоть до XVIII в., понятие «литература» не содержало явного признака «эстетического», «художественного» или «искусственного». Доминирующими в представлениях о литературе были коммуникативные, а не содержательные элементы, т. е. то общее, что было у литературы (беллетристика) с другими типами письменной культуры – риторикой, философией, историей, дидактическими рассуждениями, эссеистикой, «наукой» и т. п. (Оттенки этого значения еще сохраняются в сравнительно позднем словосочетании – «литература и искусство».) Определение через функцию – характер коммуникации – означало, что единство содержательных моментов само собой подразумевается, что оно, так или иначе, «известно». Другими словами, не дифференцированный еще состав «литературы» содержал, в общем, объем того, что охватывалось «культурой», а коммуникативным адресатом, соответственно, оказывалась группа носителей «культуры». Даже выделившись из всего массива литературной культуры, «художественная литература» по-прежнему сохраняет эти свои значения репрезентанта «всей» и «целой» «культуры» с ее мировоззренческим и жизнеустроительным смыслом, пока не начинает утрачивать его, обнаруживая это как пустую претензию, в авангардистской и элитарной литературе.

Для всего периода идеологической значимости «культуры» можно показать устойчивую связь литераторов и центров культуры (и, соответственно, взаимодействие литературных и различных других типов элит и их традиций) 37 37 См.: Shils E. Metropolis and province in the intellectual community // Shils E. Selected papers. Chicago, 1974. Vol. 1. P. 355–371; Clark P. Literary culture in France and the United States // American journal of sociology. 1979. Vol. 84. № 5. Р. 1057–1077. . С другой стороны, нетрудно на историческом материале проследить взаимопроникновение идей «литературы» и «образования» (и связь формирующейся литературной системы с университетами). Так, например, в Германии в оппозиции к университетам старого типа в Виттенберге, Лейпциге и др., сохранявшим консервативные ориентации на схоластические образцы интеллектуальной и преподавательской деятельности, на рубеже XVII–XVIII вв. возникли университеты в Галле и Гёттингене, строившиеся на идеях «новогуманистического» образования и «практического благочестия». Это предполагало введение в систему обучения совокупности классических текстов в качестве материалов для эстетического и исторического образования. Античное наследие понималось как форма, по которой отлаживалась национальная культура (принципы «соревнования» с древними у Лессинга и Гердера против винкельмановской идеи «подражания»). Причем в качестве эталона мыслились греческие образцы культурного единства полисов, а не римская и возрожденческая государственность с их политической и военной мощью (как во Франции, с характерной в этом смысле близостью централизованной власти и классической словесности). Идеальный мир философии и литературы, науки и искусства мог возникнуть для слабой в политическом отношении Германии не в результате цивилизаторской деятельности светской власти (как во Франции, где король, император и его двор выступали покровителями просвещения и изящных искусств), а через индивидуальное образование и воспитание, практическое осуществление и воплощение которых приняли на себя университеты нового типа. Девизом этих новых педагогических идей стало унаследованное от Гёте и Шиллера и воспринятое В. фон Гумбольдтом в его реформе Берлинского университета «образуй себя по-гречески». Принципы «калокагатии», провозглашенные литературой и университетами как идеал человеческого воспитания и образования, основывались не на старой элоквенции, а на индивидуальном, свободном, природном (естественном в этом смысле) выражении человеческой души и тем самым – национального духа. Этот переход обусловил и введение в программу обучения – в развитие гердеровских идей – родного языка, с одной стороны, а с другой – противопоставление подражательности французского классицизма национальной литературе как предмету заботы, внимания и занятий образованного человека.