Алексей Давыдов - Неполитический либерализм в России

Зачем ему это? Это его способ жить. Так же как плыть – это способ рыбы жить.

Опыт писателя бесценен. Большой писатель не ангажирован ничем. Не связан ни должностью, ни зарплатой, ни членством в политической партии, ни церковью, ни семьей, ни популярностью. Все это у него может быть, но может и не быть. Много ли ему надо? В общепринятом понимании – не очень. Но его духу надо много. Поэтому он далеко впереди профессиональных аналитиков реальности – ученых, идеологов, политиков. В анализе культуры он мужественнее и опытнее их. Глубже и бескомпромисснее. Соглашаясь на самое страшное – что его не услышат, не заметят, не поймут, а крест, костер, лагерь, ссылку, смертную дуэль воспринимая как награду, писатель в одиночку противостоит массовому сознанию, архаике народа, лицемерию власти, лжи интеллигенции. Он ставит неудобные вопросы, вбрасывает в исторически сложившуюся культуру ересь, диссидентски взрывает устоявшиеся стереотипы, тянется к мерцающим в темноте сознания неведомым смыслам.

Русская культура в основном эмоциональная культура. Поэтому и анклавы либерализма формируются в ней прежде всего в литературных формах, в развитии художественного видения, в искусстве. «Кавказский пленник», «Каменный гость», «Герой нашего времени», «Демон», «Мастер и Маргарита», «Доктор Живаго», «Тихий Дон», «Священная книга оборотня», «Кысь» не просто литературные шедевры. Это попытки умных и мужественных людей прорваться к смыслу личности.

В названии моей книги о русских писателях их либерализм назван «неполитическим». Что это такое?

Предпочесть инновацию традиции, самокритику самообожанию, новое представление о добре старому, увидеть себя личностью и с высоты своего видения сказать «не знаю», когда все вокруг знают, – неполитический либерализм. Противопоставить попытку еретического мышления властной догме, предпочесть крест, костер, лесоповал, трагедию эмиграции сытой жизни у хозяйской кормушки – неполитический либерализм. История последних веков в русской культуре – это история поиска в России личности и, следовательно, борьбы неполитического либерализма за выживание. За утверждение себя в качестве альтернативной культурной нормы, без чего либерализм политический обречен оставаться культурно беспочвенным.

В этой книге я решаю, казалось бы, обычную для гуманитарных наук задачу – представляю некоторых русских писателей как аналитиков русской культуры. Но эту задачу я решаю, используя методологию социокультурного анализа , которая ранее ни в российском литературоведении, ни в философствовании по поводу литературы не применялась. И эта методология делает мою задачу необычной. Я анализирую не весь исторический опыт русской литературы, а лишь тот, который, как мне кажется, внес существенный вклад в развитие неполитического либерализма в России.

Отбирая художественные тексты для изучения, я ищу «своего» писателя. «Мой» писатель опирается, с моей точки зрения, на те же ценности, что и я, и занимается тем же, чем и я, – ищет способы критики архаики народной культуры и одновременно способы поиска личностной альтернативы этой архаике. В результате произведение исследуемого мною автора становится в моем мозгу как бы результатом нашего совместного с ним усилия, а мой комментарий к этому произведению – как бы совместным с ним трудом.

Этот прием вызывает у многих филологов и историков культуры возражения. Особенно в связи с тем, что я, исследуя идейное содержание художественных образов, ищу степень близости между моими представлениями о человеке и представлениями исследуемого автора. А уж если я говорю, что мой комментарий к какому-то произведению и само это произведение построены на общей у меня с автором приверженности принципу свободы личности и что на этом основании их можно рассматривать как проявления неполитического либерализма в России, у моих оппонентов порой просто сводит скулы от негодования. Кроме того, они стоят на том, что наука – вне политики и вне идеологии, она стерильна и непорочна, потому что она – наука. Нельзя, мол, идеологи-зировать мысль автора. Идеологизировать действительно нельзя, если в авторской мысли нет идеологического момента. Но если автор защищает право личности самой определять смысл своей жизни и ставит под сомнение либо отвергает сложившуюся мораль, то я обязан этот протест увидеть как идеологию автора и донести до читателя через свою идеологизацию. Принимая во внимание, что мир идей русских писателей хорошо унавожен комментаторами от религиозности, народничества, революционаризма, партийности и наукообразности, я считаю, что делаю хорошее дело, когда расчищаю эти авгиевы конюшни.

Но все же главное, чего не могут принять оппоненты, касается того, что я называю «как бы совместным трудом» исследуемого мною писателя и моим. Принципиальным противником этой методологии был и А.С. Ахиезер, которого я считаю своим учителем. Как это – «Давыдов и Лермонтов», «Давыдов и Пушкин»? Такая «совместность» не воспринимается ни рационально, ни эмоционально. Оппоненты отказываются понимать, что если Лермонтов говорит Богу: «Ты виновен!» – значит и я встаю рядом с Лермонтовым и тоже говорю Богу: «Ты виновен!» А если я не могу стать соавтором этого крамольного вызова, если у меня не хватает мужества вместе с поэтом произнести эти слова на всю Россию, если не способен я воспроизвести лермонтовскую тональность и после этих слов поставить восклицательный знак, значит… значит не могу я комментировать творчество Лермонтова! Я точно знаю, что не получится. А чтобы получилось, я должен с радостью влезть в шкуру «своего» автора, стать «соавтором» его мыслей. И… создать «как бы совместное».

Именно это «совместное» в форме «как бы», если оно получилось и читатель его принял, и становится для меня самым ценным в моем комментарии. Потому что оно – знак того, что не прервалась связь времен, что поиск русским человеком в себе личности, его жажда свободы, желание жить достойно, т. е. то, что я называю неполитическим либерализмом, – это не моя и не, например, пушкинская выдумка, а то, что объективно находится в русской почве, питает мою с Пушкиным почвенную мысль и формирует мою с ним потребность мыслить почвенно и либерально. Если бы это было не так, не выбрал бы я Пушкина для своего анализа, а читатель не принял бы моего комментария.

Из писателей XIX века я отобрал для анализа творчество Пушкина, Лермонтова и Гоголя. В главе о Лермонтове я сопоставляю лермонтовское мышление с мышлением других русских писателей – Пушкина, Гоголя, Гончарова, Тургенева, Достоевского, Л. Толстого, Чехова, Булгакова. Из ныне действующих писателей я анализирую творчество Виктора Ерофеева, Виктора Пелевина и Владимира Маканина. Я мог бы существенно расширить мой список авторов и XIX, и XX, и XXI столетий. Но формат книги не позволяет.