А. Андреев (А. Шевцов) - Этнография

Эту работу я вел десять лет, создав для этого экспериментальную этнопсихологическую лабораторию при Учебном центре русской народной культуры, который изначально существовал в Иваново, потом был переведен нами в Ярославль, а сейчас уже разросся на несколько отделений по всей России.

Материалы нашей работы частично опубликованы, но гораздо доступнее многочисленные видеопленки записей наших семинаров. Каким-то образом они разошлись по всей стране и уже давно попали за рубеж. Впрочем, это сейчас не имеет для меня особого значения, потому что время реконструкций и экспериментирования закончилось и пришло время обобщений и поиска объяснений. Именно это я и начинаю в следующих за «Введением в Самопознание» книгах.

В этой же я решил ограничиться всего лишь несколькими зарисовками, сделанными по памяти. Просто картинки моего общения с дедами на тему самопознания, особенно врезавшиеся в мое сознание. И ничего больше. Собственно говоря, публикуя эти материалы в разделе Этнография я преследую одну простую цель — показать, что мазыки, у которых я учился, прямо и определенно интересовались и занимались самопознанием. И при этом еще и осмысляли то, что знали. Все. Никакой науки. Во Введении мне все равно не показать, насколько их знания и понимание были глубокими.

Итак, с 1985 по 1991 год я изучал хитрое ремесло, переходя от старика к старику, пока не умер последний из учителей. Я не намерен рассказывать о Хитрой науке как о колдовстве. Меня действительно гораздо больше интересует психологическая часть их знаний. Именно она привела меня однажды к убеждению, что мир устроен не совсем так, как я привык понимать. И это чем-то важнее колдовства и многого другого.

В этой книге я могу сказать определенно: их психология была наукой самопознания и ничем другим. И я считаю их школу самой совершенной из тех, что я знаю. Я говорю это уверенно, потому что это была школа прикладная. Если ты хочешь сделать чудо, твои знания должны быть безупречны. Ведь они все время проверяются делом.

Так что, с одной стороны, я исхожу в своих психологических построениях из того, что самые неожиданные для академической науки положения Хитрого ремесла должны работать, иначе Колдун потеряет свой хлеб. А с другой стороны, поскольку настоящее колдовство работает, даже если для этого нет объяснений, их надо искать, и они найдутся. Просто закрывая глаза на все, что не укладывалось в научные схемы, наука упустила очень большую часть уже существовавших в народе знаний о действительности. И эта потеря может оказаться невосполнимой, если мы и дальше будем жить ради места в обществе, а не ради истины.

И могу заявить: изрядная часть того, что мне казалось в начале обучения чудесами, на поверку оказывалась лишь утонченным знанием и владением прикладной психологией. Причем, гораздо более естественной и материалистической, чем современный идеалистический материализм, да простится мне такое выражение.

Передо мной стоит непростая задача. В разделе «Этнография самопознания» стоило бы рассказать о том, что представляло из себя мазыкское самопознание, как говорится, систематично и ничего не пропустив. Однако объем материалов, которые я могу опубликовать, так велик, что он никак не уместится во Введении.

Иными словами, я намерен посвятить самопознанию у мазыков несколько следующих книг, в которых и изложу всю их школу в той последовательности, в какой, на мой взгляд, разворачивались ее шаги. Вот почему я пока предлагаю вам вместо наукообразных исследований лишь легкие зарисовки русского деревенского быта из собственной памяти.

Как сейчас помню, в один из моих самых первых приездов к Доке Степанычу, он долго мне что-то объяснял, и я вроде бы понимал его все время, но вдруг меня точно пронзило, что я его совсем не слышу. И тут же дошло:

— Так это же все самопознание!

Степаныч любил надо мной издеваться и измываться. Обучал он жестко, только что не пытал. Так было с первого дня знакомства. И я мог ожидать от него любого изуверства по поводу своей самоуверенной тупости. Но тут первый раз я увидел другого Степаныча. Он как-то необъяснимо светло погрустнел и сказал:

— А и нет ничего, кроме самопознания… — Потом помолчал довольно долго и добавил. — И никакой другой цели у человека, кроме как два вопроса: кто я? — а потом: откуда я пришел? Да и то один и тот же вопрос.

Через год или два после этого другой старый мазыка по прозвищу Дядька дал мне примерно такое пояснение к этим словам:

— Дух человека — это ничто. Почти ничто. Нет в нем никаких качеств, кроме одного — направленности. Он как стрелка компаса указывает на свое место. То есть на место, которому принадлежит и куда хочет вернуться… Но это не понять, это надо почувствовать или стать этим. А для этого надо ответить на вопрос: кто ты? А пока будешь отвечать, уберешь все лишнее, что не ты, а значит, и не дает чувствовать направленности Духа. А Дух и есть ты.

Записал я это через несколько дней после сказанного, по памяти. Язык уже не тот, я это чувствую, но за точность смысла ручаюсь, потому что все те дни ходил с этими словами, точно с камушком за щекой.

Насчет того, что значит «за время самопознания уберешь все, что не есть ты», мне вспоминается, как меня мучил Степаныч. Как я понимаю, использованный им тогда прием применялся при обучении молодых. Вот только кого молодых — колдунов или мазыков? Степаныч называл прием «Мозохой». Офеньские словари переводят это слово как «солома». Но когда я спросил его, что такое «мозоха», он ответил: мусор. Поэтому я условно называю эту работу «Мусор», хотя можно было бы назвать и «Культурой». Главное в ней — это сжигание всего лишнего, что засоряет твое сознание, как сжигали ближе к весне старую солому, которую выгребали со двора.

Мое знакомство с Мозохой произошло так. В один из моих самых первых приездов к нему Степаныч однажды вечером вдруг помрачнел, подошел ко мне и сказал:

— Ну, давай, умник, ответь деревенскому дедушке на несколько вопросов, — тут он болезненно ткнул пальцем мне в солнечное сплетение и спросил. — Это ты?

— Ну, я, — ответил я и, очень остроумно взяв себя за рубашку в том месте, куда он тыкал, принялся ее рассматривать. Насколько я понимаю, я так показывал, что я умный человек и всегда готов пошутить. К сожалению, Степаныч шутить не умел.

— Одежда — это ты или это твоя одежда? — мрачно переспросил он.

— Моя.

— Мозоха! В огонь!

И для того, чтобы я смог осознать в этот миг, что, если я смог сказать про одежду, что она моя, значит, она не есть мое действительное «Я», он принялся с меня эту рубашку срывать. Причем, так решительно, что я вынужден был отпихнуть его и сам снять рубашку.