Иван Клулас - ЛОРЕНЦО ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ

Капелла Торнабуони, расположенная на хорах, как и капелла Сассетти, носила погребальный характер. Ее предназначение — сохранить память о Джованни и его супруге Франческе Питти. Они изображены коленопреклоненными по обе стороны от алтаря. Вокруг же них, и в сюжетах жития Иоанна Крестителя (патрона Торнабуони и Флоренции) на правой стене, и в эпизодах земной жизни Богоматери на левой стене, можно видеть множество лиц из окружения Лоренцо. Однако с точностью опознать среди них его самого не удалось.

Из двадцати одного персонажа на фреске «Явление ангела Захарии» идентифицированы Джованни Торнабуони, в окружении семьи, слева от ангела — члены семейств Медичи, Сассетти, Торнаквинчи, на первом плане — гуманисты и близкие друзья Лоренцо Кристофоро Ландино, Марсилио Фичино, Анджело Полициано и Джентиле Бекки.

В сценах «Рождества Иоанна Крестителя» и «Рождества Богородицы» много женских персонажей. Новорожденной Марии, которую подносят к купели, поклоняется дочь Джо­ванни Торнабуони Лудовика, миловидная девушка лет четырнадцати-пятнадцати в богатом уборе. За ней изображены четыре благородные дамы, одну из которых, во втором ряду, принимали то за Джиневру Бенчи, которой Лоренцо посвятил два духовных сонета, то за его жену Клариче Орсини. На фреске «Рождество Иоанна Крестителя» среди женщин, посещающих роженицу, возможно, изображена Лукреция Торнабуони, мать Лоренцо. Ее голова покрыта белой вуалью.

"Рождество Богородицы"

В сцене «Мария у Елизаветы» узнают Джованну дельи Альбицци, жену Лоренцо Торнабуони, любимого сына Джованни. Сам он изображен на первом плане «Изгнания Иоакима из храма» рядом с загадочным персонажем, которого некоторые принимали за Лоренцо Великолепного. Возле них Доменико Гирландайо изобразил самого себя вместе с родным братом Давидом, своим отцом Томмазо (или, возможно, учителем Алессио Бальдовинетти) и помощником, а позднее зятем Бастиано Майнарди.

Доменико Гирландайо. Изгнание Иоакима из храма. Фреска. Деталь: Автопортрет.

Изображая на фресках самих себя, художники как бы ставили под ними свою подпись. За грандиозную работу они по контракту должны были получить 1400 больших золотых скудо, если, как в нем было сказано, «заказчик обнаружит славу своей семьи и дома». Контракт был выполнен. Можно представить себе радость Торнабуони и его племянника Лоренцо Великолепного, когда они прочли латинскую надпись на правой арке храма в «Явлении ангела»: «Лета 1490, когда град сей, прекрасный из прекрасных, славный богатством, победами, искусствами и памятниками своими, наслаждался изобилием, здравием и миром».

Церкви Флоренции производили огромное впечатление своими фресками и мозаиками, которые Лоренцо Медичи особенно любил. В 1490 году Вазари записал разговор Лоренцо с экстравагантным художником Граффьоне об украшении собора Санта-Мария дель Фьоре.

«Хочу украсить его мозаиками и лепниной», — сказал Лоренцо. «Но у вас нет для этого мастеров», — ответил Граффьоне. Лоренцо возразил: «У нас столько денег, что и мастеров сделаем». — «Нет, Лоренцо! — воскликнул Граффьоне. — Не деньги делают мастеров, а мастера деньги». Впрочем, денег и вправду хватало: после закрытия одного за другим зарубежных банковских филиалов во Флоренцию возвращались большие суммы денег, и их предпочитали вкладывать не в рискованные предприятия, а в роскошные сооружения. Притом что работа художников оплачивалась в общем-то скромно, золотой поток питал все новые и новые проекты. Лоренцо по достоинству оценил реставрацию мозаик баптистерия Сан-Джованни, начатую в середине века, которой долго занимался Алессио Бальдовинетти. Он же восстановил и мозаики Сан-Миниато-аль-Монте.

Благодаря этим работам Флоренция превзошла в мозаичной технике даже Венецию. Лоренцо Великолепный желал, чтобы его город сохранил первенство в искусстве, которое Гирландайо считал «истинной живописью для вечности». Живописцы с удовольствием переквалифицировались в мозаистов: братья Гирландайо работали в соборе по заветам Алессио Бальдовинетти. Соборную дверь, выходящую на Виа деи Серви, они увенчали образом Благовещения, украсили мозаикой малые своды капеллы Сан-Дзаноби и обход хоров.

В их артель входили братья Герардо и Монте дель Фора, перешедшие к мозаике от книжной миниатюры. С 1470 года у них была мастерская, изготовлявшая как великолепные богослужебные книги для церквей и монастырей Флоренции, так и списки античных текстов. Эти подлинные античные работы находились во многих флорентийских библиотеках, в том числе и у Лоренцо, равно как и сочинения Дидима и Псалтырь, изготовленные для венгерского короля Матвея Корвина и взятые Медичи в счет уплаты его долга. Кроме братьев Фора ценились иллюминаторы Аттаванте Аттаванти и Джованни Боккарди.

Миниатюра оказала большое влияние на эволюцию художественных вкусов. В людях, которые ежедневно разглядывали их в часы медитации и молитвы, они пробуждали мечтательность. Медальоны с различными персонажами, путти, стилизованные листьями и плодами, с детства определяли взгляд на мир. Первый учебник по математике маленького Джулиано, сына Лоренцо, был иллюстрирован прелестными рисунками купцов и тюков с товарами. Часослов Лоренцо читал по книге, разрисованной цветами миниатюристом Франческо д'Антонио. Он изучал переводы Фичино с греческого в рукописях, украшенных портретами знаменитостей. Когда во Флоренции за его счет были напечатаны «Творения Гомера», Лоренцо отдал иллюминировать свой экземпляр. Между прочим, в книге появился его портрет в ярко-красном одеянии, пилимо, работы Гирландайо.

Любовь к миниатюре унаследовали и дети Лоренцо. Папа Лев X, в частности, велел Джованни Боккарди исполнить портрет своего отца на переплете рукописи, ныне хранящейся в Национальной библиотеке в Париже. На полях этой книги множество традиционных эмблем Лоренцо Медичи: шесть (вместо восьми) шаров, страусовые перья с девизом «Semper» («Всегда»), лавровые ветви, сучья с обрубленными ветвями, а также более редкие: улей — символ трудолюбивого негоцианта и политика, и попугайчик — символ знатока, с французским девизом: «Nul ne le set (вместо sait) qui ne l'essaie» — «Кто не смеет, тот не умеет». Богатство образов объясняет, почему миниатюристов привлекали в артели мозаистов: там также надо было на ограниченном пространстве изобразить сложные декоративные символы. А мозаики собора братья дель Фора создавали вместе с Сандро Боттичелли, тоже мастером изящных живописных аллегорий.