Андрей Буровский - Величие и проклятие Петербурга

Опоследствиях эксцентрического расположе­ния Петербурга в России, пребывания его на разнооб­разнейших границах уже говорилось. Здесь я только напоминаю об этом обстоятельстве: Санкт-Петербург расположен эксцентрически.

Сам факт появления Санкт-Петербурга означает, что теперь в России будет не одна столица, а две. Санкт-Пе­тербург знаменует собой еще и полицентричность. Как отдельно стоящий город — полицентричность России.

С появлением Петербурга в Российскую империю, вчера еще захолустную Московию, возвращается преж­ний полицентризм Древней Руси. Все дальнейшее раз­витие страны пойдет между несколькими центрами, ка­ждый из них будет воплощать свой вариант движения вперед и станет лидером этого «варианта». История страны с появлением Петербурга приобретает некую «политическую валентность». Развитие теперь может качнуться и в Петербургский, и в Московский вариан­ты — как противостояли в Древней Руси Галич, Влади­мир и Новгород.

Идея полицентризма визуализирована и в пла­нировке ансамбля Санкт-Петербурга. Первоначальный план Петра — Трезини предполагал жесткий центра­лизм. Но реализовался другой план, по которому город лишен ярко выраженного центра.

Действительно, что является центром Санкт-Пе­тербурга? Зимний дворец? Дворцовая набережная? Дворцовая площадь? Несомненно, комплекс Зимне­го дворца — это центр Санкт-Петербурга, потому что тут жил царь и это был политический центр всей Им­перии.

Но, может быть, тогда и Аничков дворец — средото­чие власти? И то — до какого именно времени? Если центр — это место, где находится власть, тогда в совет­ское время центром Петербурга был Смольный инсти­тут, а во времена Российской Федерации стала, вероят­но, Сенатская площадь и «мэрия».

Если считать «центром» то, где концентрируются деньги, центр приходится помещать туда, где распола­гаются правления банков. Если надо найти место, кото­рым город связан со всем миром — то это порт, а он в разное время находился в разных местах. Если «центр» находится там, где концентрируется интеллект — то вот он, комплекс зданий Университета на Васильевском ост­рове.

Если нужно найти центр религиозный — то пожа­луйте в Александро-Невскую лавру...

Это в Москве все мыслимые центры — в одном мес­те, в Кремле и вокруг. В Петербурге центров получает­ся много. Каждое направление городской жизни имеет свой центр, да они к тому же еще и кочуют.

Композиционный центр Петербурга? Но и центром городского ансамбля считать Зимний дворец можно только достаточно условно. С совершенно тем же успехом такой точкой, вокруг которой вращается город, можно считать Стрелку Васильевского острова, Петропавлов-

скую крепость, Аничков дворец, Сенатскую площадь или Невский проспект между Аничковым дворцом и Гости­ным.

Сам по себе весь этот спор, это выяснение из серии «где талию делать будем», доказывает одно: город Пе­тербург как урочище культуры обладает многими цен­трами — многими урочищами, претендующими на цен­тральное положение. И таким образом несет идею по­лицентризма в самом факте своей планировки.

Нои это еще не все! Сами урочища Санкт-Пе­тербурга поразительным образом оказываются лишены центров. Я охотно поблагодарю человека, который ука­жет мне на центр Дворцовой, Адмиралтейской или Се­натской площадей (или любой другой площади Санкт-Петербурга), на центр любого из городских урочищ лю­бого масштаба: например, на центр Аптекарского ост­рова или центр Выборгской стороны.

В том-то и дело, что найти такой центр лично у ме­ня — не получается. Как только приходишь к выводу, что вот он, центр, его удалось обнаружить, как тут же в том же урочище «оказывается» еще одна точка притя­жения, еще один «центр». Никак не удается «спланиро­вать» какую-то часть петербургского пространства так, чтобы у этого пространства «появился» «центр», и этот полицентризм просто фатален.

Если даже мы можем принять что-то за центр та­кого урочища: например Александрийский столп за центр Дворцовой площади или Петропавловский со­бор за центр Петропавловской крепости, то тут же ока­зывается — самая важная, в этом смысле «централь­ная», деталь композиции урочища расположена вовсе и не в геометрическом центре. И Александрийский столп, и Петропавловский собор хотя бы немного, но смеще­ны от геометрического центра. Петропавловская крепость — самое «правильное», самое концентрическое из урочищ Санкт-Петербурга, но ведь и оно эксцентрично.

Вообще же можно принять за правило: Санкт-Пе­тербург — на редкость эксцентрический город. Эксцен­тричен весь Санкт-Петербург (что ни прими за центр — все не в геометрическом центре, все смещено).

Эксцентричны и все его урочища.

Принцип голограммы

Санкт-Петербург организован по принципу сво­его рода «культурной голограммы» — одни и те же идеалы и представления визуализируются во всех его урочищах. Эти урочища разного масштаба «вложены» одно в другое по «принципу матрешки»; в результате эти идеи оказывают особенно мощное воздействие.

Появление Петербурга сделало Россию полицентричной; расположен он эксцентрически. Полицентричен, эксцентричен сам Санкт-Петербург, и полицентрично, эксцентрично любое из его урочищ. Любой архитектур­ный объем, любое пространство в городе кричит об од­них и тех же идеях. Нигде в Петербурге вы не избави­тесь от них — они визуализированы везде.

Иэто при том, что Петербург — город очень от­крытый. В нем нигде нет замкнутых пространств. Все городские урочища плавно переходят одно в другое, и притом выходов всегда несколько. Даже легендарные дворы-колодцы в Петербурге почему-то всегда имеют как минимум два выхода. Практически нет тупиков, замкнутых дворов-мышеловок, из которых вход-выход только один. По-видимому, в замкнутости есть что-то противоречащее «петербургской идее». Что-то, чего ли­шена планировка и всего урочища в целом, и его от­дельных урочищ. В том числе таких маленьких «урочищ пятого порядка», как жилые кварталы и здания.

Намоих глазах одному немецкому профессору всерьез задали вопрос — почему он анализирует обра­зы не кого-то, а именно Иисуса Христа и Конфуция, а не образы купцов и мастеровых? На что последовал та­кой же зверски серьезный ответ: «Как всякий серьез­ный интеллектуал, я работаю со значительными симво­лами культуры... Я не могу размениваться на изучение малозначащих образов».