Игорь Можейко - С крестом и мушкетом

Все стало понятным, когда на подступах к Срей Сантхору к эскорту из европейцев присоединился внушительный малайский отряд. А через несколько часов самому Лаксамане пришлось прятать за вежливой улыбкой свое изумление. Он никак не предполагал увидеть Тона в столь неожиданном окружении. Но политика есть политика. И человек, предавший сына Тьхунг Прея, обменялся дружескими приветствиями с людьми, убившими самого Тьхунг Прея.

— Четвертый год — четвертый царь, — сказал горшечник Тит своему приятелю рыбаку Неангу. Тот нахмурился и промолчал.

— Мое дело, конечно, маленькое, — продолжал Тит, — но поговаривают, что новый только и знает, что пьет и ездит на охоту.

— Мне и моей рыбе все равно, чем занимаются цари, — ответил Неанг.

— Тебе все равно! А то, что у соседа Кима малайские бандиты изнасиловали сестру, тебе тоже все равно? То, что эти белые дьяволы проходу не дают нашим парням, тебе тоже безразлично? Нсли бы Сорьепор был с нами, а не в плену, всех этих чужеземцев давно бы духу здесь не было.

Оживленная толпа заполняла улицы Срей Сантхора. Город готовился к коронации Тона, но все чаще на площадях и базарах, в лавках и на берегах прудов повторялось одно имя — Сорьепор.

Тревожно начался для Руиса и Велозу 1599 год. Уже почти два года прошло с того дня, как они вместе с Лаксаманой возвели на престол непутевого отпрыска Сатхи. Все трое они теперь составляют ближайшее окружение царя, и ни одно решение не принимается без их согласия. Погрязший в разврате самодержец не скупится на милости. Руису и Велозу он дает в управление по провинции с правом сбора налогов в их пользу. Авантюристы чувствуют себя владетельными князьями.

Но прочно ли достигнутое ими положение? Со всех сторон грозят им все новые и новые опасности. Бежавший в западные районы страны сын Тьхунг Прея собирает там новое ополчение. Лишь с большим трудом отбили они его прошлогоднюю атаку на Срей Сантхор. Руису собственноручно пришлось застрелить нескольких столичных мандаринов, когда ему сообщили об их намерении открыть ворота врагу. А потом он, рискуя жизнью, пробирался в Пном-Пень, чтобы набрать там подкрепление из принявших христианство японцев — торговцев и ремесленников.

А история с лаосским войском? Тогда Руис и Велозу чуть не перессорились насмерть. Ведь это Велозу пришло в голову искать помощи у лаосского царя, и присланные им отряды лучников — настоящих головорезов — стали грабить своих и чужих, включая и европейцев. Нескольким испанцам эта затея Велозу стоила жизни, и Руис до сих пор не может простить своему приятелю этой ошибки.

Но самая большая опасность — это не мятежники, возглавляемые сыном Тьхунг Прея, и не лаосские лучники. Главная опасность — это Лаксамана, тот самый Лаксамана, который не устает клясться Руису в вечной дружбе, который не упускает случая посостязаться с ним в искусстве владения шпагой или поучить его обращению с малайским крисом. И Велозу и Руис знают цену этой дружбе. Лаксамана может позволить себе роскошь терпеть конкуренцию со стороны европейцев, пока он чувствует себя значительно сильнее. Но он ревниво следит за каждой попыткой Руиса и Велозу добиться присылки подкреплений из испанских владений. Положение европейцев напоминает почетный плен. За ними установлена непрерывная слежка. Только один раз удалось направить своих людей с письмами к властям Манилы, Малакки и Гоа. После этого Тону пришлось выслушать немало неприятных вещей от своей матери — верной союзницы малайского военачальника. Что касается посланных людей, то от них до сих пор нет ни слуху, ни духу. А пока у Руиса и Велозу нет достаточного количества людей и оружия, они не только не смеют помышлять о дальнейших действиях во славу Испании и христианской веры, но и не могут ручаться за свою собственную безопасность.

В Пном-Пень пришли три каравеллы из Манилы, и сразу же все изменилось. Теперь, когда в распоряжении Велозу и Руиса оказалось почти двести европейцев и филиппинцев, много оружия и корабельная артиллерия, они решили не терять времени даром. И вот в Срей Сантхоре начались переговоры с царем: царю предложили стать вассалом его католического величества короля Испании.

Тот день, последний день переговоров, был особенно жарким. Солнце уже с утра палило так нещадно, что голова Руиса звенела и перед глазами плыли зеленые круги. Ни опахала, ни кокосовое молоко не приносили облегчения… Руис из тенистого сада поднялся в свои покои и приказал слуге подать парадный камзол. Через час должно свершиться то, ради чего они с Велозу старались все эти годы, не жалея ни своих сил, ни чужой крови. К владениям испанской короны прибавится еще одно — царство Камбоджа.

Воображение Руиса рисовало великолепные картины будущего. Громадные испанские галионы бросают якорь у пристаней Пном-Пеня. Город полон европейских торговцев, грузящих в трюмы своих кораблей бесценные продукты тропиков. Грозные крепости оберегают жизнь и богатства подданных Испании, а многочисленные монахи несут камбоджийцам слово господне. И весь этот порядок держится на нем, Руисе…

В тронный зал дворца Руис вошел, когда все уже были там. Велозу, сидевший по правую руку от государя, приветствовал его кивком головы. Рядом с ним восседал доминиканец Мальдонадо. Налево от трона стояли бритоголовые буддийские монахи в желтых одеждах, а поодаль, коленопреклоненные, застыли сановники и министры. Не было только Лаксаманы, который все это время оставался в Пном-Пене.

Руис низко поклонился царю. Тон выглядел подавленным. Вся его не по возрасту расплывшаяся фигура выражала собой обреченность и покорность. Садясь на отведенное ему место, Руис подумал: «Неужели подпись этого ничтожества что-нибудь значит?». «Да, — ответил он сам себе, — она значит, что мы верим в нашу силу; она значит, что другие поверили в нее; она значит наконец, что в нее поверлт Испания».

Церемония началась. Из царской канцелярии принесли столик, на котором лежала бумага с текстом договора и золотая пластинка, на которой тот же текст был выгравирован «на века». Велозу поднялся и, перекрестившись, стал на камбоджийском языке пункт за пунктом громко читать условия договора. Каждый параграф кончался словами: «Я, царь Камбоджи, Парамараджа II [28] Под этим именем Тон взошел на престол. , сие утверждаю без оговорок и двусмысленных толкований», и каждый раз Тон вздрагивал, слыша свое имя. Присутствующие хранили мертвое молчание.

Вдруг торжественную тишину дворца нарушили полоса и звон оружия. Велозу прервал чтение. На террасе дворца послышались торопливые шаги, и в зал почти нбсжлл рослый камбоджиец в одежде офицера царской стражи. Он пал ниц перед троном и, задыхаясь, проговорил что-то, в чем Руис уловил только слова: «Пном-Пень» и «Лаксамана». Царь побледнел и знаком дал понять, что церемония откладывается. Придворные, толпясь, покидали тронный зал, оставив в нем гонца наедине с царем и европейцами.