Борис Голубовский - Шаг в профессию

Но ведь театр - праздник!

Этими словами, как непослушных детей, пугают нерадивых студентов, мечтающих об актерской карьере: "Вот будешь говорить "кушать подано…" - и на этом помрешь!" В наши дни так говорить уже неудобно, но горький смысл этой фразы все же остался в жизни.

В середине 1980-х годов в Москву приехал на гастроли театр из Гамбурга, показавший пьесу Гете "Клавиго". Все зрители и даже критики обратили внимание на крошечную роль Слуги, чрезвычайно внимательно и тактично приготавливавшего завтрак для хозяина и его друга. Играл старый актер, очевидно, заканчивающий свою работу в театре. Или, что вполне возможно, какой-нибудь технический сотрудник, выручавший театр на гастролях. Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что этот "технический работник" - один из старейших и заслуженных актеров театра, активно выступающий в репертуаре в ведущих ролях; он лично выразил желание принять участие в спектакле, чтобы своим присутствием создать нужную атмосферу на сцене. Мы стали наблюдать за ним более внимательно, чем за молодыми, достаточно профессиональными актерами, и восхищались его высоким мастерством: как актер ни на секунду не выключается из действия, как любовно, незаметно поправляет камзол хозяину, как предано смотрит ему в глаза, т. е. как активно, но не переключая внимание на себя, принимает участие в жизни на сцене.

Русский театр всегда славился мастерами, умевшими и, главное, любившими создавать из маленьких ролей-эпизодов сценические шедевры.

Замечательный актер начала XX века Владимир Давыдов вспоминает о начале своей актерской работы: он встретился с известным провинциальным актером Николаем Карловичем Милославским: "Вы кого играете?" …Я едва мог пролепетать: "Лакея, Николай Карлович!". "Это я знаю, - заметил он мне, - но лакеи-то бывают разные. Графский лакей - одно, а ресторанный лакей - другое дело; лакей из небогатого дома совсем не похож на лакея какого-нибудь богача, равно как и выездной лакей ничего не имеет общего с лакеем, служащим в барском доме у стола, а потому и письма каждый из них подает по-своему" [7]. Все точно по методологии Станиславского!

В историю русского театра вошли Евгений Багратионович Вахтангов - Цыган в хоре "Живого трупа" в Художественном театре и Иван Николаевич Берсенев - в том же спектакле он так же событийно сыграл крошечную роль - эпизод? - Следователя. Алексей Денисович Дикий, рассказывает Серафима Германовна Бирман, опять же в "Живом трупе", исполнил роль Служащего в суде. "У него была целая фраза: "Проходите, проходите, нечего в коридоре стоять…" Он удивительно точно выразил эпоху пьесы Толстого и характерные черты судейского. В этой "роли" Дикий имел оглушительный успех" [8].

Очевидно, что в "антиролях", буквально на пустом месте, когда истоки идут из большой литературы, актер и режиссер получают возможность развивать сценическое решение. Уже гораздо позднее, через много лет, в Театре им. Евг. Вахтангова вышла новая постановка "Живого труппа", и опять, как много лет назад, актер Александр Граве имел успех в той же роли Следователя. Рецензия в журнале "Театр" называлась "Маленькая главная' роль". Хорошее название! В исполнении этой роли давно и твердо установились штампы-маски холодного и жесткого чиновника. У Граве Следователь более разносторонен: то он мягкий, даже застенчивый, сочувствует Протасову. Он как бы играет "положительного героя", так он обаятелен и доброжелателен. Конечно, в этой положительности - актерская ирония. Следователь мечется, ищет выход из создавшегося положения. Но на обличительном монологе Протасова, он, чувствуя силу разоблачения, решает отомстить - отдает приказ об аресте Протасовых. Так настоящая литература дает возможность фантазировать, расширять выразительные средства.

ЭПИЗОД В ТЕАТР ПРИШЕЛ ИЗ БОЛЬШОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

Вспомните грандиозную панораму российской действительности в "Бесах" Ф. М. Достоевского: "Иногда даже мелочь поражает исключительно и надолго внимание. О господине Ставрогине моя речь впереди: Но теперь отмечу, ради курьеза, что из всех впечатлений его, за время, проведенное им в нашем городе, всего резче запечатлелась в его памяти невзрачная и чуть не подленькая фигурка губернского чиновника, ревнивца и семейного грубого деспота, скряги и процентщика, запирающего остатки от обеда и огарки на ключ, и в то же время яростного сектатора, бог знает какой будущей "социальной гармонии", упивающегося по ночам восторгами пред фантастическими картинами будущей фаластеры, в ближайшее осуществление которой в России и в нашей губернии он верил как в свое собственное существование". "…Бог знает, как эти люди делаются!" - думал Nicolas в недоумении, припоминая иногда неожиданного фурьериста".

Или описание губернского бала: кадриль.

"Один пожилой господин, во фраке, невысокого роста, - одним словом, так, как все одеваются, с почтенной седой бородой (подвязанную, и в этом состоялся весь костюм), танцуя, толокся на одном месте, с солидным выражением в лице, часто и мелко семеня ногами и почти не сдвигаясь с места. Он издавал какие-то звуки умеренно охрипшим баском, и вот эта-то охриплость голоса и должна была означать одну из известных газет".

Вот трагедия в городе - пожар:

"Старуха, спасавшая свою перину, бросилась в огонь". "…Но особенно припоминаю одного высокого худощавого парня, из мещан, испитого, курчавого, точно сажей вымазанного, слесаря, как узнал я позже. Он был не пьян, но, в противоположность мрачно стоящей толпе, был как бы вне себя. Он все обращался к народу, хотя я не помню слов его. Все, что он говорил связвого, было не длиннее, как: "Братцы, что ж это? Да неужто так и будет?" и при этом размахивая руками".

И, наконец, собрание:

"Остальные гости или представляли собою тип придавленного до желчи благородного самолюбия, или тип первого благороднейшего порыва пылкой молодости… мрачный длинноухий Шигалин… гимназист, очень горячий и взъерошенный мальчик лет восемнадцати, сидевший с мрачным видом оскорбленного в своем достоинстве молодого человека, и видимо страдал за свои восемнадцать лет".

Какая блистательная психологическая, изобразительная, пластическая - театральная! - галерея типов! Прямо с ходу можно играть! Подобных примеров из большой литературы можно привести бесчисленное множество. Например, английский писатель Честертон писал о Чарльзе Диккенсе: "Все его персонажи тем изумительнее, чем меньшая роль уделена им в романе".

Великий русский драматург Александр Николаевич Островский умел снайперски точно охарактеризовать "эпизодические персонажи". Вспомните сцену сада в "Последней жертве".

"Три приятеля, постоянные посетители клуба, играющие очень счастливо во все игры: 1-й - безукоризненно красивый и изящный юноша, 2-й - человек средних лет, мясистая, бледная геморроидальная физиономия, 3-й - старик, лысый, в порыжевшем пальто, грязноватый. Разносчик новостей, бойкий господин, имеющий вид чего-то полинявшего; глаза бегают, и весь постоянно в движении".