Андрей Якубовский - Профессия: театральный критик

Правда, у юбиляра не было тех комплексов социально-психологии-ческого реванша, которыми отличаются иные наши литераторы. Он от­носился к историческому прошлому "без тягостных воспоминаний", весело, что, с точки зрения нынче отягощенного заботами читателя и зрителя, пожалуй, и предпочтительнее.

Наконец, мораль. О, Скриб очень умел растрогать своего основного зрителя — торжествующего буржуа, нового хозяина жизни — трогатель­ной и поучительной сентенцией, легко обозримой и утилитарно-полезной темой. Всегда можно понять, что он отстаивает, от чего предостерегает. Он одновременно критик и апологет, немножко фрондер и много — конформист. Скриб провозглашает лозунг— "Богатство и независи­мость!", под которым ныне сплачивают свои ряды брокеры, дистрибью­торы, дилеры, еще позавчера преследовавшиеся в качестве "акул тене­вой экономики", еще вчера выдававшиеся за экспериментальный образ­чик "социалистической предприимчивости", а сегодня уже действую­щие в первых рядах активистов, вводящих страну в "кисельные берега и молочные реки" рыночных отношений. За ними, судя по всему, буду­щее. Они обязательно придут в театр, разумеется, в "просто театр". И театр обязан приготовиться к приходу этого нового, денежного зрителя. Театру пора уже пробовать себя в искусстве, в котором Скриб был од­ним из первых и о котором Герцен отозвался так: "Буржуа плачут в те­атре, тронутые собственной добродетелью, живописанной Скрибом..."

Что тут поделаешь: кому будет принадлежать жизнь, тот окажется и хозяином театра. Жизнь жестока в той именно мере, чтобы заново воспроизводить в качестве собственного противовеса и противоядия легкий водевиль, комедию интриги, псевдоисторическую драму. И, ко­нечно же, заставлять театры их ставить. Здесь — успех. Здесь — "богат­ство и независимость", которые искушают наш обнищавший театр.

Настоящее, может быть, и не принадлежит Скрибу. Однако не ис­ключено, что именно ему и тому типу творчества, который он с таким неизменным успехом представляет вот уже две сотни лет, принадлежит будущее. Надо только избавиться от последних предрассудков, сделать последний шаг, наконец, просто рискнуть.

Чаще ставьте Эжена Скриба, уважаемые товарищи!

Делайте ставку на Эжена Скриба, дамы и господа!

Старый драматург, неожиданно оказавшийся нашим современни­ком, а кое в чем далеко нас обошедший, да осенит нас своим примером и да подвигнет наш театр на новые свершения на ниве коммерческой конкуренции и экономического выживания!

(Под сенью Скриба // Культура. 1992. 4 янв.).

Март 1994 г.

Перед глазами этого замечательного ученого, этого глубокого и блестящего критика прошла почти вся история театра XX века. Она на­шла в нем своего тонкого и глубокого истолкователя.

Его статьи 20—30-х годов, книги о Театре Революции, творчестве Вс. Мейерхольда, работы о МХАТе Втором, о режиссуре и актерском ис­кусстве тех лет принципиально важны для понимания той сложной, бурной театральной поры. Многогранные научные интересы позднее привели Алперса к исследованию русского дореволюционного театра. Он изучает позднюю драматургию Островского, творчество Чехова, наконец, создает фундаментальный труд "Актерское искусство в Рос­сии". Алперс умел с редкостной полнотой жить в своем весьма сложном времени, и его талант развивался вместе с ним. Этот талант был открыт навстречу новому и отмечен даром предвидения, что непреложно рас­крывают работы Алперса последних лет его жизни: "Русский "Гамлет", "Артистические странствования Станиславского" и, конечно же, "Судь­ба театральных течений". Алперс доказал, что критика может одновре­менно быть наукой, вернее, должна в идеале быть ею, и сам воплотил этот идеал в своем творчестве. Все написанное им отмечено высочайшей культурой, которая, конечно же, несводима только к культуре, мысли и слова, всегда отличавшей его работы. Культура применительно к этому ученому, историку, критику проявлялась в удивительной способности вступать в полноправный и в высшей степени плодотворный диалог с про­шлыми эпохами, в поразительной способности использовать в своих ис­следованиях громадный опыт, накопленный человечеством.

Алперс был сформирован как театральный писатель своим бурным временем. Его внимание привлекали динамика исторического процесса и крушения общественных систем, смена поколений и судьба личности в гуще исторических катаклизмов. Может быть, именно поэтому одной из центральных тем его творчества становится творчество актера, кото­рое он связывал с историей "души художника". Он любил повторять слова великого трагика Мочалова, одного из любимейших своих героев: "...душу не загримируешь, не нарядишь". Он утверждал, что творчество большого актера "словно чувствительный сейсмограф, отмечает первые толчки и смещения в сознании множества людей и в социальных отно­шениях между ними", и считал, что "исследователь актерского творче­ства должен быть прежде всего историком общественной психологии". Сам он был именно таким исследователем, таким историком.

В своих трудах об актерах Алперс впервые в отечественном теат­роведении с такой полнотой и блеском научной мысли прослеживает становление и эволюцию русского сценического искусства. Автор при­зывает рассматривать сценические подмостки как место "жизнетворче-ства", как вместилище наболевших нравственных проблем и назревших в самой жизненной реальности вопросов. Именно поэтому в театровед­ческих трудах Алперса столь активно и глубоко исследуются проблемы духовности, раскрываются сквозь призму театра особенности русской театральной культуры с присущим ей гражданским и нравственным максимализмом, неустанными поисками социальной справедливости, утверждением демократического идеала в самой жизни.

С удивительной естественностью выводит Алперс своих героев — художников театра— на просторы русской культуры, ставит их в ши­рочайший контекст литературно-художественной, духовной, социаль­ной жизни общества. Алперс понимает историю как живой, подчас тра­гический, но всегда увлекательно сложный процесс, вбирающий в себя цельную человеческую личность. История делает творца со всей непо­вторимостью его "душевного склада", со всем своеобразием его "ду­шевного хозяйства" своим глашатаем, "сыном века". Она диктует ему "духовное подвижничество", превращает художника сцены в "открыва­теля новых жизненных тем в искусстве, выразителя больших идей и образов своего века".

Говоря о них — о Щепкине и Мочалове, о Мартынове и Ермоло­вой, о Стрепетовой и Бабановой, о Станиславском и Дм. Орлове, — Ал­перс восстанавливает первозданный и почти позабытый нами смысл выражений "магическая власть" и "муки творчества", "выстраданные идеи" и "вдохновенные замыслы". Он снимает патину времени со всех этих столь дорогих ему, столь необходимых для подлинного творчества понятий. Можно сказать, что личность Алперса также впитала в себя и освоила многие из тех прекрасных качеств, которые исследователь об­наружил в глубине души героев своих работ.