Л. Зиман - Литературный театр

В спектакле «Средь шумного бала…», или «Порядка ж нет как нет» (по литературно-художественным произведениям и письмам А.К. Толстого) эпистолярное наследие писателя помогло воссоздать сложный образ этого человека, резко отрицательно относившегося к революционным демократам, высмеивавшего и нигилизм, и материализм – и вместе с тем объяснившегося чуть ли не в любви к тургеневскому Базарову, вступившегося за столь ненавистного ему Н.Г. Чернышевского после его осуждения. В попытке воссоздать сложный и противоречивый облик художника мы использовали многие жанры, «испробованные» А.К. Толстым: и роман, и рассказ, и сатирические стихи, и былины, и фольклорно-скоморошьи стилизации, и романсы. Участники театрального коллектива отыскали грамзаписи некоторых романсов на слова А.К. Толстого, в том числе в исполнении Л. Собинова, – и эти записи были включены в спектакль.

На занятиях по детской литературе студенты знакомятся с песней «Колокольчики мои…», которая, как известно, вошла в круг детского чтения в первоначальном варианте (три первых строфы и последняя) и воспринимается как трогательное стихотворение чуть ли не на экологическую тему – о необычайно нежных, хрупких, таких беззащитных колокольчиках, которые топчет конь в своём «неукротимом беге». О том, что конь этот – Россия, призванная объединить славянские народы и уже сроднившаяся с Украиной, многие читатели, в том числе и студенты, даже не подозревают. В спектакле песенка о колокольчиках прозвучала в исполнении лирического женского трио (по первоначальному замыслу это должен был быть дуэт, но в процессе репетиций сами участники спектакля предложили именно трио, которое звучало вначале в разных концах сцены, затем девушки как бы находили друг друга). Пение прерывалось драматически возвышенной музыкой и игрой света – и на сцене появлялся чтец, «разыгрывавший» основное содержание «Колокольчиков…» вместе с участницами трио. И завершался этот эпизод вновь лирическим трио – последней строфой стихотворения.

Таким образом, зрители знакомились и с местом детской песенки в композиционной канве стихотворения, и с содержанием его. В некоторых случаях это могло стать отправной точкой для беседы об адаптациях литературных произведений для детского чтения и о допустимых границах такой адаптации. Учителям приходится постоянно сталкиваться с сокращёнными (адаптированными) вариантами стихотворений наших классиков и в каждом случае решать вопрос как о возможности в принципе адаптировать произведение, так и о содержании и форме преподнесения ученикам этой адаптации – так, чтобы не сложилось неверного впечатления обо всём произведении.

Для многих наших студентов: и для участников спектакля, и для зрителей – открытием оказался феномен Козьмы Пруткова и самый факт того, что активнейшим участником этой литературной мистификации был Алексей Константинович Толстой. Студенты и педколледжа, и педвуза знают его главным образом как племянника Антония Погорельского, адресата и в чём-то прототипа главного героя «Чёрной курицы, или Подземных жителей». К сожалению, и стихи А.К. Толстого, и драматическая трилогия, и даже «Князь Серебряный» мало знакомы нашим читателям. Что же касается сатирических произведений, в том числе блистательного «Сна Попова» и в гоголевских традициях написанного рассказа «Артемий Семёнович Беревенковский», то о них многие студенты педколледжа впервые узнали во время спектакля. Естественно, разговор об этих произведениях спектаклем закончиться не мог.

Особое значение для нас имел спектакль «Сжить себя в людской беде…» (по произведениям Ильи Габая). За несколько лет были подготовлены три версии этого представления – каждая последующая дополняла предыдущую. Первая появилась до выхода в свет книжки стихотворений «Посох» (М.: Прометей, 1990) – поэта и правозащитника, педагога Ильи Габая, трагически погибшего в 1973 году.

Его судьба, его поэтическое и прозаическое творчество, его публицистика, его правозащитная деятельность, а главное – поразительная личность этого бесстрашного и самоотверженного человека никого не может оставить равнодушным. Поэт Давид Самойлов назвал Илью Габая праведником, впервые появившаяся в нашей периодике статья о Габае – доктора исторических наук и писателя Г.Б. Фёдорова – была названа «Заступник» («Огонёк», 1989, № 21). Для тех, кто знал Илью Габая, учился с ним в МГПИ им. В.И. Ленина, работал в Алтайском крае (школы, где работали выпускники, находились примерно в 40 км друг от друга), постоянно общался все годы, кроме тех трёх, что он провёл в лагере общего режима за свою правозащитную (диссидентскую) деятельность, Илья был всегда образцом сверхчувствительной совестливости, бескорыстной человечности и, используя его же слова из заключительной речи на суде, «нравственной стерильности».

Для воссоздания той атмосферы, в которой формировались личность и творчество Ильи Габая, – атмосферы Московского государственного педагогического института им. В.И. Ленина второй половины 50-х – начала 60-х годов – в спектакль были включены популярные студенческие песни тех лет, созданные Юрием Визбором, Владимиром Красновским, Адой Якушевой, другом Габая и соратником по правозащитной деятельности Юлием Кимом, произведения некоторых других его друзей по институту: стихи однокурсницы – Елены Гиляровой, отрывки из очерка соавтора Габая, ныне первого в России лауреата Букеровской премии Марка Харитонова «Участь», опубликованного – в сокращении – в журнале «Континент» лишь в 1996 году и только в 1998 году ставшего достоянием широкого круга читателей* – через два года после постановки третьей (последней) версии спектакля.

В спектакль были включены до сих пор не опубликованные, хорошо запомнившиеся по студенческой газете «Молодость» и по бурным спорам в студенческой аудитории рассказ «Виктор Петрович», поэма «Ясно – не ясно» (фрагменты из этой поэмы, в частности воспоминания о военной службе в Чечне, в Самашках, удивительно актуально прозвучали в 90-е годы).

Спектакли-коллажи, включавшие различные и разнообразные по жанрам произведения, ставились и как спектакли, включавшие различные театральные формы. Трагедия и комедия, сатира и лирика, бытовое повествование и возвышенно-поэтическая речь нашли своё воплощение как в формах игрового театра, так и кукольного, теневого, масок... В спектакле по произведениям Ильи Габая, в основе своей поэтическом представлении, в чём-то использовавшем традиции любимовских поэтических представлений театра на Таганке, эпизод «Человек и Четверг» разыгрывался как диалог с куклами; «Малоназидательная сказочка» включала элементы циркового представления, встречались элементы мюзикла, «зримой песни», студенческого капустника.